Фильм о романе последнего императора и балерины, вокруг которого вспыхнуло столько страстей, возможно, дан нам как испытание и назидание, пишет спецкор КП.ру Дмитрий Стешин.

У моего поколения было сложное отношение к венценосной семье Романовых. Школьные учебники трактовали их личности без разночтений: «ленский расстрел», «кровавое воскресенье», «Первая Империалистическая», «царская охранка» и т. д.

В старших классах подоспел Пикуль с романом «Нечистая сила» — где царя показали слабым и безвольным фигляром в плену суеверий, на фоне алкогольной ремиссии. А с Валентином Саввичем было не поспорить. Он в конце 80-х по социальному статусу был «советским Малаховым», лишь отдельные граждане с высшим историческим образованием кривились в его сторону, кривились и завидовали.

Став чуть старше, я с удивлением понял, что великий популяризатор русской истории, для своей «Нечистой силы», целыми главами сдувал фактуру из мемуаров министра финансов Коковцева, князя Юсупова, Матрены Распутиной — дочки старца Григория, журналиста-лоббиста Манасевича—Мануйлова, и многих других исторических деятелей калибром поменьше. И фактура эта была подлинная.

И в целом, роман «Нечистая сила», показывающий распад Российской Империи, и гнусности во все века сопровождающие такие процессы — был достоверен. Сам же Николай Второй честно писал в дневнике про это время и про себя в нем: «Кругом измена, трусость и обман» (02.03.1917).

Я был удивлен, когда в 90-х началась медийная возня с перезахоронением останков царской семьи. Сразу начались какие-то склоки и дрязги на совершенно предсказуемые темы типа «не те останки» или обсуждение искусственного мрамора на надгробиях. Мол, настоящий украли!

Я искренне недоумевал: «зачем все ЭТО?». И в целом, все сакральное действо с исправлением исторических ошибок, прошло мимо меня. Слышал только, как во время захоронения царской семьи пушки на Петропавловке стреляли. И все.

Но, в первом десятилетии 21-го века, меня занесло в Свято-Боголюбов монастырь. Сначала я приехал туда, собирая материал о «местах силы Средне-русской возвышенности». А монастырь этот считался «местом силы». Потом приехал в Боголюбово еще раз. А потом стал приезжать просто так, для души. Меня в монастыре опекала матушка Мария, черная монахиня. Периодически спрашивая меня: «Как вам, Дмитрий, в лапах православных ортодоксов?». В монастыре жили по «афонскому» времени, все монастырские часы шли на час вперед, и службы были длинные — не каждый выстоит. Строгие порядки заведены в этой обители.

Иногда мне казалось, что ряса матушки Марии надета прямо на кольчугу, а в ее келье, до потолков заставленной книгами, должен быть и двуручный меч и щит, и «кинжал милосердия» — для еретиков и вероотступников.

Помню, как она мне рассказала, что именно в Боголюбовский храм была помещена первая в России икона с «мучениками Романовыми». Это сделали еще в начале 90-х годов — Боголюбово всегда славилось тем, что в духовном плане опережало сакральный мейнстрим.

Я было открыл рот, собираясь высказаться про «труса Ники, сдавшего без боя свою империю христопродавцам — зачем ему быть на иконе?», но, поразмыслив долю секунды, промолчал. И правильно сделал. Потому что на свете существуют разные формы диалога или общения человека с Богом. У кого-то Бог сдувает ветром воду из Сиваша, перед штурмом Перекопа. Или пуля от пуговки рикошетит — всякое бывает. Мне же, матушка Мария сказала следующее:

— Сейчас будет крестный ход вокруг монастыря. Дмитрий, понесите храмовую икону, она тяжелая, но вы справитесь.

В ту же секунду алтарные служки водрузили мне на сцепленные замком руки икону с мучениками Романовыми. Началось мое вразумление.

Я шел полтора километра, по буеракам и коровьим выгонам, по узеньким деревянным мосткам, над кручей, под самыми белеными монастырскими стенами. А за мной шло еще человек 150 братьев по вере и примкнувшие к ним туристы-странники «Золотого кольца». Все пели, но для меня тишина была хрустальной, звенящей. Пот тек ручьями. О том, чтобы уронить тяжеленную храмовую икону, я даже не думал. Это было за гранью сознания, и образ этот, потом уже, с большим трудом у меня из рук извлекли — держал его мертво. Держал и думал.

Думал, что чуть ли не сотню раз «гражданин Романов» мог сбежать из страны, но не стал. Остался на смерть сознательно, сам голову на плаху положил.

Повторил подвиг Христа. Мог и «белое движение» возглавить, но не стал воевать с одной частью народа против другой. Потому что, если бы возглавил, победа бы была «пиррова», уравнялись бы силы и красных и белых. Мог выстрелить себе в сердце — тогда легко стрелялись, и ситуация располагала. Но, как верующий человек, не согрешил.

Ждал суда или милости от своего народа. Дождался. Народ подарил ему судьбу святого мученика. И ему, и его близким. Какой-то страшный, будущий всенародный грех искупили Романовы своими смертями. Может в 41-ом году отстояли на небесах Россию? Или в конце 40-х годов, когда нас следом за Германией хотели зачистить с помощью атомной бомбы в операции «Немыслимое»? В «Карибский кризис»? Может быть, именно благодаря царскому заступничеству мы в 90-х объехали по краю страшную войну «за сохранение СССР»? Неведомо.

Есть только один непреложный факт — на дворе 21-й век, я иду впереди крестного хода с иконой, на которой написан образ последнего императора России — миллионы раз проклятого и смешанного с грязью. И мне дали возможность крепко об этом факте подумать.

И пресловутую «Матильду» нам всем точно так же сунули в руки: понесите ее и подумайте крепко! Не о балерине Матильде Ксешинской. Не о ней идут страшные споры который месяц. Так что, несите и не надорвитесь. И думайте, а потом проклинайте, если сможете. Не наоборот.

Дмитрий Стешин