СОКОЛОВ Максим
Уже довольно давно в каждую годовщину августовского путча / преображенской революции бойцы не просто вспоминают минувшие дни, но и задаются вопросом: почему после победы демократии все так быстро пошло вкривь и вкось.
Действительно, для констатации того, что развитие России после августа 1991 г. было достаточно кривоколенным, не надо принадлежать к совсем уж отъявленным карбонариям, сравнивающим нынешний расхлябанный режим с третьим рейхом. С тем, что получилось не совсем так, как мечталось 21 августа 1991 г., согласны практически все.
Если либеральные западники (неважно, участвовавшие в тогдашних событиях или по малолетству не участвовавшие) желают устроить разбор полетов и выяснить, какие ошибки были тогда допущены, такое стремление можно только приветствовать. Похвально, когда люди не следуют примеру начальства, от которого даже под пыткой не дождешься признания «Где-то мы нахомутали». Когда люди твердо исповедуют принцип «Все мы делали правильно», а если сделанное ими совсем уж никуда не годится, то «Теперь не время помнить, советую порой и забывать» — с такими людьми кашу не сваришь, не стоит и пытаться.
Но самого по себе желания учинить разбор полетов недостаточно. При указании на сделанные ошибки стоит, как минимум, задаться вопросом:«А если бы названных ошибок избежали, точно ли было бы лучше?».
Если полководец, проигравший сражение, искренно восклицает: «Mea culpa, mea maxima culpa!», а из дальнейшей беседы выясняется: maxima culpa заключалась в том, что отправляясь в поход, стратег не устроил гекатомбу, принеся в жертву богам сто черных козлов, разница между таким разбором и полным его отсутствием оказывается не очень велика.
Стратеги благодетельных преобразований в этом смысле не слишком отличаются от древних полководцев.
Видный яблочник Л. М. Шлосберг, претендовавший — причем не без оснований, он речист и популярен в партии — на пост вождя, таким образом описывает, что надо было тогда сделать, причем стремительно, в полгода. «Реабилитация. Реституция. Люстрация. Правопреемство государства от Российской империи. Запрет на деятельность коммунистической партии. Десталинизация. Реформа судов. Новая Конституция. Всеобщие новые выборы.
Электрическая энергия почувствовавшего воздух свободы народа позволяла это сделать. Народ был к этому движению готов и ждал его».
Не будем оценивать реалистичность этого плана, отметим лишь два пункта: люстрация и запрет компартии — очевидно, любой, ибо иначе он был бы обойден простым переименованием.
Положим, Шлосберг молод и горяч, но вот, что говорит министр экономики в правительстве Гайдара А. А. Нечаев — человек и немолодой, и достаточно умеренных взглядов, не какой-нибудь престарелый карбонарий. И тем не менее: «Смысл той революции в ее гуманности, и ее ущербность в том же. Если бы был проведен суд над КПСС и мягкая люстрация — запрет для старых чиновников занимать некоторое время должности, кроме выборных, то результат был бы иным. Демократическая революция должна уметь себя защищать, а если вы оставляете на ключевых постах чиновников тоталитарного режима — то чего вы хотите?».
То есть то же самое: поражение в правах и запрет компартии.
Опять же не будем спрашивать, что произошло бы при полном обновлении всего управленческого аппарата и замене его на комиссаров в пыльных шлемах. Желающие могут обратиться к мемуарам, описывающим 1918–20 гг., и оценить качество нового аппарата. Или почитать тогдашнего предсовнаркома В. И. Ленина, отзывавшегося об этом качестве все больше в выражениях, неудобных для печати.
И кстати: именно эти новые люди в пыльных шлемах осуществляли бы честную и справедливую люстрацию. Могий вместить, да вместит.
Но допустим, экстренно поразили в правах всех, кого надо, коммунисты в подполье, а также в тюрьмах и шахтах сырых. Что потом?
А потом то, что братки, обложившие побором всякий бизнес, вплоть до мельчайшего, никуда бы не делись, ибо они — чего не было, того не было — не имели никакого отношения к коммунистической организации. Люстрация их никоим образом не затронула бы.
Точно так же не затронула бы она неудобозабываемых Б. А. Березовского, В. А. Гусинского, да, почитай, всю семибанкирщину. Причем это те, кого еще сегодня помнят, а были еще забытые ныне герои вроде убитого в 26 лет И. А. Медкова, который настолько шел от успеха и успеху и настолько все презирал — законы, совесть, веру, что Борис Абрамович на его фоне смотрелся божественным старцем.
А еще были с огромной силой поураганившие на российских просторах национальные группировки — не будем конкретизировать, чтобы не разжигать — тоже не имевшие никакого касательства к поверженной КПСС.
Если считать, что бандиты и первоолигархи (впрочем, я повторяюсь) оказали на формирование установлений новой России куда меньшее влияние, нежели роковое решение не проводить люстрацию и не запрещать компартию — ну, тогда конечно. Но более распространено обратное мнение.
При этом примечательно — люди-то не сказать, чтобы совсем невежественные, а Шлосберг так и вообще историк по образованию, — что составителям столь странного суждения о причинах бед народа и государства неизвестен опыт французской революции.
В 1792 г. — в отличие от 1991 г. — революционеры не миндальничали. Люстрация была проведена так, что никому мало не показалось, аристократов тоже запретили. Примерно, как если бы в конце 1991 г. на Манежной поставили гильотину и рубили головы коммунистам.
Тем не менее казнокрадство и бандитизм бурно развивалось даже в годы террора, а после термидора, когда республика обрела толику умеренности, эти явлнния приобрели характер стихийного бедствия. Как отмечал историк, «Казнокрадов было так много, что у исследователя появляется соблазн выделить их в особый отряд буржуазии».
Причем исторические рифмы поразительны. Директор Баррас объяснял исчезновение перевозимого им транспорта со звонкой монетой тем, что карета утонула в зыбучих песках — М. Б. Ходорковский объяснял исчезновение документации по «Менатепу» тем, что КАМАЗ с бумагами бесследно утонул в речушке, которую курица вброд перейдет.
Знаменитый финансист и хищник Уврар, которого затем упромысливал Бонапарт, владел эффективной компанией «Объединенные негоцианты» — знаменитый финансист и хищник Борис Абрамович, которого затем упромысливал В. В. Путин, владел известным в народе «Объебанком».
Всей этой красоте террор против остатков старого режима отчего-то не помешал, а скорее даже наоборот.
Что и понятно. Что сильные (террор), то не столь сильные (люстрация) средства имеют то общее, что в результате избиения мало—мальски опытных кадров и порожденного этим избиением общего беспорядка государственная машина крайне ослабевает, и никакие комиссары в пыльных шлемах эту слабость не в состоянии компенсировать.
А свято место пусто не бывает — когда уходит государство, происходит компенсаторное замещение чиновников бандитами. Срок бандитов и олигархов не вечен, рано или поздно фукционирование государства восстанавливается, но, конечно, дорогой ценой и с большим количеством родимых пятен прошлого.
Когда сегодняшняя оппозиция начертала на своих знаменах: «Можем повторить», в ее искренность и совершеннейшую необучаемость охотно верится, но большого желания увидеть повторение не у всех есть.

Источник