24.05.2019 - 8:43

Прославленный писатель Артуро Перес-Реверте в эксклюзивном интервью КП.ру о профессии военного журналиста, о том, почему писателю важно бывать на месте событий и о том, как видеть то, чего не видят другие.

Наверное, на месте обозревателя «КП» Евгении Коробковой мечтали очутиться многие россиянки. Легендарный Артуро Перес-Реверте (по его роману Полански снял свои «Девятые врата») не раз признавал: так, как любят его российские женщины — не любит больше никто. Поклонницы из нашей страны не первый год заваливают испанца письмами с признаниями в любви и приглашениями в Россию.

Прежде чем стать автором исторических романов, Реверте больше двадцати лет проработал военным журналистом. Исколесил полмира, повидал то, чего хватит не на одну жизнь, но в нашей стране оказался впервые.

Во время трансляции парада Победы 9 мая с Красной площади камера не раз вылавливала среди зрителей на трибунах красивое худощавое лицо Реверте. Он приехал к нам накануне нашего самого большого праздника с особой миссией. Подробнее о которой рассказал нашей газете.

«Нет ничего хуже, чем дуралей с телефоном, называющий себя журналистом»

— Артуро, это же ваш первый визит в Россию?

— Да, первый. Я всю жизнь хотел попасть сюда и, наконец, свершилось.

— Когда на экранах транслировали парад Победы, все, конечно, увидели и вас среди зрителей. Вы специально приехали на парад?

— Я приехал по делу, но подгадал приезд под 9 мая, чтобы хоть одним глазком увидеть, что же, что же такое этот легендарный парад на Красной площади. Дело в том, что у меня есть друг-художник Аугусто Феррер-Далмау, он почти как брат мне.

Читайте также: Обострение в Донецке: враг применяет бронетехнику, миномёты и гранатомёты

Аугусто написал картину, как русские войска защищают гуманитарный конвой в Сирии и попросил, чтобы я сделал официальную презентацию этой картины в России. А уже с российской стороны, когда узнали, что я приезжаю — пригласили меня посмотреть на парад.

— Мы привыкли думать, что нашу миссию в Сирии у вас на Западе воспринимают иначе…

— Не везде. До сих пор есть адекватные люди, способные понять, где правда, а где наветы. Аугусто — независимый художник-баталист, он практически как репортер. Все, что пишет — видел своими глазами, и с русскими в Сирии был.

— Ага! Получается, что объективный взгляд все-таки существует? А раньше в своих колонках в испанских газетах вы часто писали, что разочаровались в журналистике.

— Раньше писал, а теперь передумал. Меня в последнее время страшно занимает одна проблема: из журналистики исчезает фигура журналиста как интерпретатора событий. Это плохо, потому что реальность должна быть передана читателю специально подготовленными людьми.

Не гаджетами, не блогерами, не камерами слежения, а специально подготовленными людьми. Но сейчас, благодаря соцсетям, это передающее звено перестало иметь значение. Любой дуралей с телефоном называет себя журналистом.

— Почему вы думаете, что это плохо?

— Потому что людям нельзя давать сырой контент. Потому что без предающего звена теряется вера в происходящее. Раньше эту веру нес человек-посредник, а сейчас никто.

— Вы не заблуждаетесь? В советское время ходил анекдот про «Правду», в которой нет правды.

— Поверьте, я 21 год отработал военным журналистом, поэтому знаю, о чем говорю. Допустим, в советские годы, если я читал «Правду» или агенство Тасс, я понимал, что это официальная позиция России.

И зная это, мог анализировать то, что скрыто и то, что на поверхности. Это как в вашем фильме, помните: «ага, раз некрасивая женщина поругала эту обувь, значит, это модная обувь и ее было бы неплохо приобрести». Считайте меня странным, но мне даже манипулятивная журналистика милее, чем то, что творится сейчас, когда информация просачивается свободно и бессмысленно

— Кстати, по поводу прекрасных соцсетей. Там накануне 9 мая разразился, как у нас говорят, срач по поводу фотографий детей в военной форме. Вы как военный журналист что об этом думаете?

— Ну я же не могу критиковать страну, в которую приехал. Везде, не только у вас, детей фотографируют в военной форме. Это мода такая. Мне она категорически не нравится, я бы свою дочь не стал обряжать в это и, собственно, никогда и не делал этого.

Поклонницы из нашей страны не первый год заваливают испанца письмами с признаниями в любви и приглашениями в Россию

«Через 50 лет литература исчезнет как жанр»

— Вы только что говорили о том, что ждет журналистику, а какие прогнозы по поводу литературы?

— Все просто, Я уверен, что через пятьдесят лет литература вообще закончится. Когда со мной общаются молодые люди, начинающие писатели, и просят совет, что делать, чтобы раскрутиться, я им отвечаю: «бросайте это дело».

Если бы мне было двадцать лет, я бы создавал сериалы или видеоигры. В будущем, они заменят роман.

Я прекрасно понимаю, что мне очень повезло. В девяностые годы мои романы продавались в Испании тиражом миллион экземпляров. Можете себе представить? Сейчас тираж тоже очень хорош, но он упал втрое! Падение тиражей происходит у всех, это не частный случай, а реальность.

Читайте также: Отсроченная смерть: штурмовик ВСУ ликвидирован в бою бойцами ЛНР (+ФОТО, ВИДЕО)

Я не говорю, что в будущем не нужны будут рассказчики историй. Просто, носителем этих историй для широкой аудитории будет уже не бумага. Истории будут поставляться нам как сериалы или игры.

— Кстати, вы смотрите «Игры престолов»?

— Моя дочь — да, она суперфанатка. А я предпочитаю другие сериалы. Отличный немецкий сериал «Вавилон-Берлин»; «Макмафия», «Карточный домик», «Американцы», «Чрезвычайно английский скандал», «Правосудие»… я могу продолжать до бесконечности.

— А вам нравятся фильмы и сериалы по вашим произведениям?

— Видите ли, какое дело… я знаю около 13 фильмов по своим книгам, но я эти фильмы не соотношу с собой. Каждый читатель адаптирует прочитанное по-своему. Ваш, например, «Дон Кихот» совсем не такой, как мой.

То же касается и видения режиссера. Когда Роман Полански снимал свои «Девятые врата», он предлагал работать вместе, но я отказался. Сказал: это твой фильм, это твое видение. Я не несу ответственность за фильмы, снятые по моим книгам.

«Я слишком долго жил, чтобы выбрать безоговорочно одну сторону на войне»

— О ваших любимых сериалах мы узнали, а что скажете о ваших литературных предпочтениях?

— С этим сложнее, потому что я книжный человек. Я начал читать в восемь лет, потому что вырос в доме с огромной библиотекой. В моей личной библиотеке сейчас около 30 тысяч книг.

Когда мне было 17 лет, я запоем читал Толстого и Достоевского. «Войну и мир» четыре раза, наверное, перечитал. Но сейчас назвать какие-то произведения сложно.

Когда долго живешь — пейзаж меняется, так и книги, которые ты любил и читал — тоже меняются. Сейчас я люблю уже не те книги, которые любил в 17 лет. Ну, конечно, Томас Манн, конечно, Стендаль, конечно, великая греческая литература…

— Но каждый писатель ведет диалог с другим, умершим писателем. С кем вы беседуете?

— Если вопрос ставить таким образом… То с Сервантесом. Всю жизнь я перечитываю «Дон Кихота» и всякий раз открываю его как новое произведение.

Мне кажется, уметь возвращаться к прочитанному — очень важно. Когда читатель не открывает старые книги как новые — это значит, что он мертв как читатель.

— У нас на Красной площади грядет книжная ярмарка и практически каждый год писатели, выступающие перед читателями, поднимают один и тот же вопрос: Чему учит литература.

— Не закрывать глаза. Как вы знаете — я треть жизни был военным журналистом — я видел разные ужасы. В Анголе я видел человеческую мясорубку. В Бейруте на моих глазах расстреливали людей, в Мозамбике — пытали, а в Боснии насиловали женщин… И каждый раз после увиденного я прятался и брал в руки книги.

Только книги позволили не сойти с ума, только книги сохранили во мне веру в человека. Моя библиотека, которая теперь у меня в голове, — она работает для меня как фильтр перед моими глазами.

— Будучи журналистом, вы занимались написанием текстов в жанре нонфикшн, но, став писателем, ушли в фикшн. Почему? Ведь нонфикшн сегодня популярнее и востребованнее.

— Моя жизнь была очень насыщенной: я ушел из дома молодым, работал на нефтяных кораблях, 21 год прожил на войнах, со мной куча всего произошло. Поскольку я жил очень интенсивно, то для меня было бы потерей времени писать то, что я уже прожил.

Потому я решил умножать свою жизнь на тысячу жизней и описывать то, что я еще не прожил, поэтому, как бы это старомодно ни звучало, я выбрал фикшн.

— У многих россиян родственники воевали на фронтах Испании. Нет ли у вас идеи написать об Испанской войне?

— Ну, я часто пишу в газету о русских пилотах Испанской войны. Например, в Испании есть деревня, где разбился русский летчик. Однажды поехали в эту деревню, чтобы найти, где он похоронен, и, к удивлению, искать вообще не пришлось. На поле, где лежал летчик, со времен войны пахали тракторы и вокруг могилы оставляли нераспаханный кусочек… Это было очень трогательно.

Кроме того, я ведь уже затронул тему испанской войны в своих трех последних романах про агента Фалько. Там есть русские герои, мужчина и женщина, которые воюют в Испании. Вторая книга из цикла вышла в России в ноябре прошлого года, она называется «Ева», а третья у вас выйдет осенью, называться будет «Саботаж».

— А была ли в вашей жизни, настоящей или выдуманной, война, на которой вы бы безоговорочно приняли участие на какой-либо стороне?

— Я слишком долго прожил и слишком много прочитал, чтобы выбрать группировку. Конечно, случись война, я бы дрался. Но я считаю, что неправильно умирать за Испанию, за Россию, за любую страну. Правильно — за людей, за любовь, за семью, за дружбу, за достоинство.

«Пока мы с вами говорим, за вашей спиной раза три уже прошел Троцкий»

— Даже ваши недоброжелатели не могут не признать, что ваши книги отличает большая достоверность, внимание к деталям, точность. Что самое важное при работе над исторической книгой?

— Для меня очень важно присутствие на месте. Без личного присутствие ничего не сложится.

— А что дает это присутствие, если события произошли триста лет назад и следов не осталось?

— Следы всегда остаются. Я для себя понял следующее, что я — как человек — состою из дикого количество книг, которые я прочел, перемешанных с жизненным опытом. И эта адская смесь со временем приобрела способность трансформировать реальность.

Вот мы сейчас с вами сидим в «Метрополе», говорим уже почти час, а я вижу, как у вас за спиной ходит Троцкий. Он уже раза три вышел и зашел, пока мы говорили.

— Зачем вы приехали на парад? Что вы рассчитывали увидеть в трансформированной реальности?

— Имеете в виду, видел ли я Сталина на трибуне?

— Ну например.

— Не вглядывался. Мне было интересно совсем другое. Многие зарубежные журналисты, глядя на военный парад в России, потом говорят, что это бравада перед Западом, что это какой-то патриотический, в плохом смысле, акт; что это все рассчитано на устрашение Запада и много чего еще.

Так вот, я этого не видел. Для меня парад показал не военную, а человеческую Россию. И было в нем безграничное море почтения к тем русским, которые страдали, сражались и умирали и ничего не получили для себя.

Я сидел на трибуне, а сам думал о фильме Тарковского «Иваново детство» и плакал. Передо мной стоял Иван, который в грязи, в поту и в трудах прожил свою трудную жизнь. Передо мной стоял Иван, который страдал, и верил, и умирал. Передо мной стоял Иван, который ставил знамя на рейхстаг и в итоге ничего не получил для себя. Этого Ивана я видел. Этого Ивана я буду помнить всю свою жизнь. Этому Ивану я кланяюсь.

Мир состоит из сукиных сынов. Но когда я смотрел на этих людей, которые жили как жили сто лет и по своей вере, по своему желанию, а не по принуждению — как один встали и ушли защищать то, что не потрогать руками, то, что многим непонятно вообще — в этот момент просыпается вера в людей, и любовь к людям, и сострадание к ним.

Читайте также: Трамп отказался от встреч с Зеленским, выдвинув жёсткий ультиматум