Член Союза писателей России, председатель Союза писателей ЛНР Глеб Бобров на своей странице в социальной сети говорит о причинах массового убийствах людей в Одессе и о том, чем это обернулось для города в духовном плане.

Говорил ранее, но повторюсь, ибо за эти годы кардинально ничего не изменилось. Об одесской трагедии написано много, но при этом сказано не все, ведь о некоторых моментах интеллигентные люди вроде как вслух не говорят, даже на кухнях.

Однако «пепел Клааса стучит в мое сердце», и есть вещи, о которые кто-то просто обязан заявить публично.

Так вот: лично я считаю, что трагедия 2 мая 2014 года легла на Одессу несмываемым пятном позора. И это — навсегда.

Великий город, один из ведущих центров науки и культуры всего бывшего Союза опустился до худшего — он, отныне и на веки вечные, замарал свое яркое имя в гнусном убийстве, в коллективной резне. Никакого авторитета Бабеля, Эйзенштейна, Утесова, десятков других великих имен литературы и искусства, связанных с Одессой, не хватит, чтобы перевесить это смертный грех.

Никто теперь, ни Жванецкий, ни Маски-шоу с Юморинами и КВНами в придачу ко всем былым и будущим звездам Одесской киностудии не отмоют кровавой копоти с брусчатки Куликова поля. В духовном плане Одесса убита. Что бы ни было с ней потом, это уже будет другая Одесса. Вся история этого города теперь делится на «до» и «после».

Почему так произошло? Среди всей массы факторов, приведших Одессу к духовной деградации, закономерным итогом которой и стала бойня в Доме профсоюзов, я бы выделил вопрос ротации населения.

Если даже не брать потрясения революции и Гражданской войны, то только на памяти ныне живущих поколений можно выделить ряд массовых миграционных процессов.

Это, во-первых, кошмар Великой Отечественной войны. Массовый террор, развернуто освещенный в «Черной книге» — коллективном труде под руководством Ильи Эренбурга и Василия Гроссмана — детально показал масштабы Холокоста. Место выбитого немецкими фашистами городского населения после войны заняли представители украинского села.

С семидесятых по нарастающей пошла эмиграция — вначале тонкой ниточкой в Израиль, Европу и в США, а с началом 90-х и обрушением Союза миграционные процессы приняли массовых характер. Уже в середине 2000-х, когда я последний раз был в Одессе, друзья мне признавались, что встретить настоящий «одесский говор» практически невозможно.

Население кардинально изменилось — носители городской ментальности, носители городской и где-то местечковой культуры, тот самый слой, из которого и произрастала одесская уникальность, был срыт, а вместо него время нанесло худший суглинок украинской хуторской ментальности.

К этому времени украинское государство, уже не скрывая, строило унитарное националистическое государство, а его основной кадровый резерв — село — открыто и агрессивно пёрло в город.

Это происходило не только в Одессе. Но именно здесь украинский национализм показал свое мурло во всей красе и сжег город в прямом и переносном — духовном — смысле.

И Одесса — проглотила. И смирилась. И… умерла следом. Ведь есть вещи, после которых нельзя остаться прежним. Теперь к самому слову «Одесса» намертво прикручена ассоциативная связь с обугленными трупами Дома профсоюзов.

Этот привкус мертвечины, этот приторный трупный запах отныне и навсегда привязан ко всему, что связано с Одессой. И закономерно вызывает физиологическое отторжение, чувство гадливости и омерзения. И отмыться будет невозможно. 2 мая стало днем духовной гибели Одессы, и последствия этого для неё будут катастрофическими.

Мои соболезнования…

Читайте также: Битва за Саур-Могилу: три раза вызывали огонь на себя (+ФОТО)

Глеб Бобров, ЛНР