Уход писателя Захара Прилепина с должности замкомбата Четвертого разведывательно-штурмового батальона (РШБ) не отразился на деятельности батальона, который в настоящее время вместе с другими подразделениями вооруженных сил ДНР удерживает оборону под Докучаевском. В этом я убедилась лично, побывав недавно на позициях РШБ № 4 (известного в народе как «батальон Прилепина») в районе села Петровское — того самого, которое по распространенным в конце мая слухам якобы перешло под контроль ВСУ.

Слухи о взятии Петровского были сразу же опровергнуты. Однако представитель оперативного командования ДНР Эдуард Басурин сообщил тогда, что ВСУ под прикрытием артиллерии оборудуют в этом районе свои позиции, «не стесняясь даже ОБСЕ». Уже в июле в ДНР заявили о принятии мер по сдерживанию противника под Петровским. РШБ № 4 сейчас выполняет поставленные задачи на этом направлении наряду с другими подразделениями ДНР.

Передовые позиции батальона, куда мы отправились вместе с сопровождением, живописны, укрыты в тенистых зарослях белой акации. Это немного спасает от лучей жаркого донецкого солнца, опаляющего степь и обжигающего кожу. Траншеи здесь свежие, блиндажи добротные и даже уютные. Видно, что уходить отсюда никто не собирается.

В первом же окопе мы встречаемся с Русланом «Русом». Хоть сейчас и разгар дня, он находится на своей пулеметной позиции, чтобы в случае необходимости ответить на так называемые «провокации противника».
Рус немногословен, с журналистами общается неохотно. О себе рассказывает скупо. Удается выяснить только то, что он — доброволец из Ленинградской области, приехавший воевать на Донбасс в мае 2014 года.

«Вначале я вообще поддерживал „майдан“, но когда на нем поменялись лозунги, начались избиения сотрудников милиции и появился „Правый сектор“ (запрещенная в России организация — прим.), я поменял свои взгляды. 2 мая в Одессе окончательно расставило все по своим местам. И в итоге уже 18 мая я приехал на Донбасс», — рассказал Рус о себе.
Илья «Лион» — местный, родом из Краматорска. Он более общительный, с готовностью делится своими воспоминаниями о войне. В ополчение Лион пришел уже «подготовленным» — 16 лет занимался страйкболом. «Мы с „Дизельком“, товарищем моим, разведчиками были. Нас постоянно кидали то туда, то сюда. Недели две-три пробыли „саурке“ (бои за Саур-Могилу шли в 2014 году — прим.). Из стелы (а она, как дуршлаг, насквозь прозрачная) было удобно вести наблюдение. Здесь я впервые в жизни увидел ходячие деревья — они не колыхались, а именно меняли местоположение целой посадкой. По рации доложил — мол, по такому-то азимуту наблюдаю вражеские силы. После этого очень быстро лес начал редеть, и все елочки куда-то попрятались», — рассказывает Лион. Говорит, что на Саур-Могиле было и весело и страшно одновременно. Здесь он получил свою первую контузию. «Видимо, что-то сбросила пролетавшая над нами „сушка“. Выкинуло меня тогда из окопа, прокатился несколько метров, и уже на карачках вернулся назад, вжался в землю», — вспоминает он.

Затем были сражения в районе города Кировское. «Вызвал нас как-то раз комендант города и поставил задачу проверить слухи о сосредоточении сил противника в районе коровников. Вот вам, говорит, сигнальная ракета (как сейчас помню, была она с красной крышечкой и тремя точечками). Как будете назад в потемках возвращаться, дадите залп в небо, чтобы свои по вам не стреляли. Оставляем машину на обочине, идем через подсолнечное поле, смотрим — действительно есть сосредоточение. Срисовали картинку, возвращаясь, как и договаривались, запустили салют. Приехали назад, а парни нас встречают нервными смешками. Тогда вышло как в анекдоте — «в Виллабаджо сегодня праздник, ветер дует в их сторону». Ракету нужно было выпустить вверх, а мы выпустили чуть в сторону противника. Возле коровников — сено, а в коровниках — БК (боекомплект — прим.). Сено загорелось и оружие сдетонировало. В машине у нас стекла опущены были, да мы и не придавали особого значения шуму. Думали, что это по нам стреляют. Потом нас, конечно, вызвал комендант — «молодцы, мужики, вы у нас, получается, не разведчики, вы ДРГ-шники, и вам за это награды полагаются. До сих пор вот получаем», — смеется Лион.

За время войны у Лиона было три контузии, самую тяжелую из них он получил в донецком аэропорту. «В Иловайске познакомился с Гиви. Классный мужик был. В какое бы время дня и ночи я к нему ни пришел, он сидел за штабной картой, засыпая за рабочим столом, не давая себе ни минуты отдыха в ответственные моменты… Там был случай, когда нам дали пятиминутный инструктаж, как пользоваться ПТУРом. Уничтожайте технику противника, говорят. Одна единица техники — один крестик. Два крестика тогда заработал. После Иловайска вернулся в Донецк, узнал, что Гиви заходит в аэропорт, поехал к нему, не спросив разрешения у своего командования (виноват, извините). Там случилась третья контузия. Между „двойкой“ и новым терминалом стояло разбитое здание из силикатного кирпича. Я прикинул, что с того ракурса будет удобно обстреливать дальнюю сторону аэропорта. Правда, не успел и пострелять особо, как и прилетела мина. И тут, как в старых фильмах, все резко выключилось. Единственное, что я почувствовал — это теплые мурашки по телу. Проснулся уже в поликлинике. Голова болит, вижу плохо, ничего не слышу. Есть тогда мог только через капельницу. Но зато товарищи меня по нескольку раз в день навещали», — говорит боец.
Витя с позывным «Комбайнер» сразу привлек мое внимание татуировкой по мотивам фотографии Евгения Халдея ««Знамя Победы над Рейхстагом» (кстати, военный фотограф Халдей — тоже родом с Донбасса). До войны Витя был машинистом горно-выемочных машин, отработал 16 лет на шахте в родном Красном Луче. История Вити примечательна тем, что он пришел в батальон, прочитав наше прошлогоднее интервью с комбатом «Фомичом» и репортаж из-под Пантелеймоновки, где в то время стояло подразделение.

«Я сюда пришел, что называется, наобум лазаря. Случайно прочитал интервью с комбатом, а после уже и списался с ним. А вообще я воевал с самого начала, весь 2014 год- в Национальной казачьей гвардии. Затем перешел противотанкистом во Вторую бригаду, а когда контракт закончился, перешел сюда. Здесь больше 90% людей воевавших. В 2014 году было сложно, потому что мало кто имел боевой опыт. Лично я до этого автомата толком не держал. Был пацифистом. Поэтому, когда ушел в ополчение, долго не мог найти понимания с супругой. Она знала о моем миролюбии, ведь я даже драк старался избегать», — рассказал Витя.

На первых порах, когда только начали появляться блокпосты, на несколько десятков человек у Вити и его товарищей была лишь одна двустволка. «Уже в процессе войны немного вооружились, первые бои в 2014, первое существенное поражение украинской армии на Зеленополье. Мы попали в окружение, и я думал, что нам крышка, но как-то отбились. А сейчас все эти договоренности, — говорит в сердцах Витя, — Если бы они еще всеми сторонами соблюдались… Но нам в любом случае нужно хотя бы вернуться к границам своих областей, объединиться и начинать восстанавливать промышленность. Многие разочаровались. Четыре года- это много. Иногда и у меня наступают периоды отчаяния. Но потом отпускает», — говорит он.
Витя доволен службой в четвертом РШБ. По-хозяйски оглядывает свежие траншеи, рассказывает, что процесс укрепления позиций еще не завершен. Поясняет, что нужно быть готовыми ко всему. Туман от расположенных неподалеку болот служит хорошим прикрытием для захода украинских ДРГ.

Беседуем и о более отвлеченных вещах. Самое страшное на войне, по мнению Вити, это страдания мирных. Он говорит это не наигранно, искренне. «Иногда солдаты рассказывают страсти про оторванные руки, ноги и головы. Но настоящее горе — это бегущая по горящему пшеничному полю женщина с ребенком на руках и собранными в спешке пожитками. Украинские тербаты издевались над людьми — и над мирными, и над военнопленными. Двое моих сослуживцев попали к ним в плен. Отбив поселок, одного из них мы нашли замученным», — рассказывает он.
Не могу не спросить про татуировку. Она, как оказалось, посвящена витиному деду и всему его поколению, победившему в войне. «Дед мой призвался срочником и попал на Финскую войну, потом дослуживал уже в Приморье, служил в 40-ой воздушной армии связистом, имел боевые награды и ранения, потом работал механиком на шахте, умер рано, возможно, сказались ранения. Татуировку я сделал в его честь — у них была победа, будет и у нас», — уверен Витя.
Жене «Риддику» всего 22 года, и в рядах ополчения он оказался отчасти в знак протеста (не хотел мобилизовываться в украинскую армию), отчасти из-за гибели друга-ополченца. Женя родом с Донбасса, но сейчас его родной поселок Великая Новоселовка находится под контролем ВСУ. Женя тоже принимал участие в боях за Саур-Могилу. «Попали там однажды под авиаобстрел, погибло много парней, с нашего взвода осталось в живых всего шесть человек», — вспоминает Риддик. Дальше были Дебальцево и промзона, здесь, в РШБ № 4 он cлужит уже год.

Риддик. Фото: Кристина Мельникова/EADaily.
Саша «Саныч» — макеевский нацбол, сторонник партии «Другая Россия» и поклонник творчества Сергея Есенина. Он коротает время в окопах, читая классика. Саныч пришел в батальон к Фомичу, потому что здесь служит много его единомышленников, но в ополчении он тоже с самого начала. «Для меня ополчение началось с первого митинга 23 февраля 2014 года возле ОГА. 6 апреля — штурм обладминистрации вместе с однопартийцами, потом -Ясиноватский блокпост, аэропорт… Война пришла как-то неожиданно, никого не спрашивая. В это время я заканчивал институт, у меня началась преддипломная практика, и времени хватало на все. Помню, как у нас тогда появилось первое оружие — при помощи палок, дубинок и коктейлей Молотова мы отжали украинские бензовозы. Эти были машины 95-ой Житомирской бригады, ехавшие на Славянск. Мы их подрезали, напугали, отобрали автоматы. Одно из самых страшных воспоминаний — первый день боев за аэропорт, когда стреляла „сушка“. 26, 27, 28 мая я находился там в составе батальона „Восток“. Потом перешел в казачество, где и проходил службу до его разоружения, затем у меня был период мирной жизни, но когда меня позвали товарищи, я решил присоединиться к ним. Много распространяться не буду- история моя похожа на историю любого ополченца, который начал свой боевой путь с 2014 года», — рассказал Саныч.

Саныч. Фото: Кристина Мельникова/EADaily.
Комбат батальона Сергей Фомченков («Фомич») объяснил, какое стратегическое значение имеет участок фронта, на который был переброшен его батальон, а также прокомментировал уход Захара Прилепина. «Захар остался куратором батальона, а обязанности заместителя командира батальона предполагают постоянно нахождение здесь. Но у Захара очень много задач более высокого уровня, связанных в том числе и с Донбассом. Ему нужно часто бывать в России. Совмещать все это одновременно трудно, а обманывать людей он не может. Но он внес огромный вклад в развитие батальона. Это была его идея, а я оказался организационной единицей. По факту наш батальон остался батальоном Захара Прилепина», — сказал Сергей Фомченков.

Фото: Кристина Мельникова/EADaily.
Что касается обороняемых позиций, то они, по словам комбата, перекрывают противнику прямой выход на Докучаевск. «Есть два основных направления, где ВСУ пытаются пробить оборону и выйти на окружение Донецка. Это Горловка и Докучаевск. Как в случае с Горловкой, так и в случае с Докучаевском более половины города находится в окружении. Позиции, где стоят наши ребята, в частности, Петровское — это одна из основных точек, которые ВСУ пытаются прорвать, чтобы окружить Докучаевск, а затем выйти на окружение Донецка, отрезав его с юга», — сказал Фомченков. В случае прорыва на этом участке, как объяснил комбат, ВСУ, выйдя на трассу «Донецк- Новоазовск», могут отрезать Донецка от южной части ДНР и от России.
«Петровское они, конечно же, не взяли. Петровское находится под нашим контролем, но оно полуокружено, и для того, чтобы окружить его полностью, противнику нужен один мощный рывок», — сказал Фомич. Поэтому для тех, кто держит здесь оборону, так важно устоять во что бы то ни было в случае возможной атаки противника.
Кристина Мельникова, Донецк