КРУТИКОВ Евгений
Слободан Праляк войдет в историю не только самоубийством на заседании Гаагского трибунала. Но именно из-за этого поступка его теперь необходимо оправдать по одному из обвинений. И объяснить, почему этого человека нужно уважать.
Выслушав свой приговор на заседании Международного трибунала по бывшей Югославии (МТБЮ) в Гааге — 20 лет тюрьмы, хорватский генерал Слободан Праляк произнес: «Я не военный преступник! С презрением отвергаю ваш приговор!». После этого он выпил яд. Этот поступок потряс не только Балканы.
МТБЮ до сих пор хранит молчание, хотя и так понятно, что теперь он сосредоточится в основном на поиске тех, кто не обыскал карманы подсудимого. Официальное заявление на сайте трибунала состоит из нескольких описательных предложений, в последнем из которых выражаются соболезнования родственникам генерала Праляка.
Судьи МТБЮ считают свою миссию легитимной и «уравновешенной», совесть там ни у кого не болит. Тем более работа в трибунале — прекрасный карьерный плацдарм для юристов из отдаленных стран. Когда бы еще мы узнали о главном судье Кармеле Агиусе с Мальты? А теперь на средиземноморском острове появилась новая знаменитость.
Разумеется, в первую очередь шок охватил Хорватию.
Президент Колинда Грабар-Китарович прервала визит в Исландию, премьер-министр Андрей Пленкович назвал приговор Праляку «несправедливым», а простой народ в Загребе выложил из свечей огромный крест и слово HEROJ.
Но где были все эти добрые католики, когда Хорватия заключала сделку с МТБЮ? Ее суть вкратце такова: мы вам сдаем шестерых из руководства боснийских хорватов, а вы в ответ не трогаете собственно хорватских генералов, дабы не дестабилизировать ситуацию в нашей стране, и освобождаете Анте Готовину.
Эта сделка не менее позорна, чем выдача сербами собственных героев в обмен на вступление в ЕС, которого так и не дождались.
Теоретически генерал еще мог выйти из тюрьмы и вернуться к жене и детям. Ему было 72 года. 13 лет из 20 присужденных ему трибуналом он уже отсидел, а здоровье имел отменное.

Но для его сознания все это было неприемлемо: генерал не понимал, за что его судят и почему он столько лет сидит в тюрьме (пусть даже при довольно щадящем режиме). Он, между прочим, сын офицера югославской разведки времен Тито, а не «природный» усташ. Его национализм был порождением ума и эмоций, а не исторической памяти и не религии, что подтвердил акт самоубийства.
Национальный театр военных действий
В 1991–1993 годах Слободан Праляк олицетворял собой хорошо известный на постсоветском пространстве слой творческой интеллигенции, с головой окунувшийся в национальные движения и, как следствие, в войну.
В сформированном и руководимом им отряде, державшем в 1991 году оборону в городке Сунья против сербов Краины, была сплошная загребская «образованщина» — деятели искусства и интеллектуалы, последний раз видевшие автомат в лучшем случае во время обязательной службы в ЮНА.
Праляк отдал существенную часть своей жизни кино и театру, и его «театральный батальон» был собран по принципу профессионального клуба. Но каким-то образом они удержали город против хорошо вооруженной ЮНА (правда, не исключено, что сербы не сильно старались его захватить; Сунья — так себе городишко).
Практически во всех странах и регионах, которые после 1991 года охватили межнациональные и гражданские войны, был подобный слой — двигатель национализма.
Эти люди были лишены налета бытового бандитизма, привычного для подобных войн, а в хорватском случае — «усташской романтики» (вся она «досталась» настоящим криминалам и эмигрантам, в первую очередь, потомкам усташских беженцев 1945 года из Австралии, Аргентины и Германии). Интеллектуалы были готовы жертвовать собой, бросаясь на передовую, и массово там гибли в силу того, что война — не их дело.
К примеру, когда на абхазский фронт начали прибывать грузинские части, сформированные из тбилисской интеллигенции (в них записывались прямо на митингах на стадионе «Динамо» под народные песни и танцы), абхазы сокрушались: «Мы не хотим их убивать в таком количестве».
Помню «фотографию года»:
щуплый человек среднего возраста в старом костюме и очках прячется за дерево, неумело держа в руках автомат.
Это был «символ национально-освободительной борьбы».
В каждой стране, внутри каждой воюющей нации своим доходящим до фанатизма энтузиазмом они создавали нужный эмоциональный фон, без которого чудовищно жестокие войны оказались бы невозможны. Тем самым они разгоняли и подстегивали бойню.
В большинстве случаев они оказались не способны к компромиссам. А затем общество канонизировало их, чем не оставило таким людям, как Праляк, морального выбора.
Он был не просто генералом, он был иконой, почти святым — и должен был поступать соответствующим образом. Это криминал вывернется, найдя способ спастись, а человек из этого социального слоя не посмеет. Роль должна быть доиграна до конца.
И мост тоже он развалил
Помимо «совместного умысла» и «попустительства», Праляка обвиняли в разрушении исторического моста в городе Мостар. Генерал свое участие в этом отрицал, и ему как-то веришь. Он пропускал колонны с гуманитарной помощью, отбивал мирное население у усташей и вряд ли бы стал ратовать за разрушение знаменитых исторических памятников даже по военной надобности.
Средневековый турецкий мост считался символом не только города Мостар, которому и дал название, а одной из важнейших достопримечательностей всех Балкан. Его подрыв засняли на видео, утвердив тем самым одним из символов боснийской войны. Уже после войны мост восстановили с привычным для Балкан пафосом, и это восстановление также объявили символом — на сей раз окончания войны.
В такой обстановке у хорватских генералов и артиллеристов, оборонявших Мостар от мусульман, не было шансов избежать Гааги. Как и у сербских артиллеристов, по пьяни обстрелявших Дубровник.
За день до разрушения моста Праляк был отстранен от должности начальника штаба Хорватских сил обороны из-за личного конфликта с Младеном Нателичем по кличке Тута — его антагонистом, врагом, полной противоположностью.
Сравнение двух этих личностей, как и их отношений с Гаагским трибуналом, по-своему показательно.
Нателич двадцатилетним парнем уехал из родного герцеговинского городка Широки Бриег в Германию, где работал в казино и приторговывал наркотиками. Когда это ему наскучило, он стал тройным агентом внутри хорватской диаспоры в ФРГ: одновременно работал на германскую БНД, югославскую разведку и КГБ Болгарии.
В начале 90-х годов он возвращается сперва в Хорватию, а затем в родной Широки Бриег уже как командир так называемого «Карательного батальона», состоявшего из хорватов-«добровольцев» со всего света — из Британии, Швеции, Аргентины, Австралии, Парагвая, Франции, той же Германии.
Половина из них разыскивалась Интерполом, а пробы негде было ставить вообще на каждом первом. Они убивали, грабили, насиловали практически по всей Герцеговине.
Тута и его люди были фактически неприкасаемыми, поскольку он не просто регулярно выпивал с министром обороны Гойко Шушаком и генералом Иваном Андабаком, но и брался за операции особой политической важности — и особой грязи.
Летом 1992 года президент Хорватии Франьо Туджман вместе с лидером боснийских хорватов Мате Бобаном и лидером боснийских сербов Радованом Караджичем договорились поделить Боснию и Герцеговину и совместными усилиями разбить бошняков.
9 мая 1992 года в небольшом городке Граз Караджич тайно встретился с Бобаном и советником Туджмана Маноличем. Там соглашение и зафиксировали.
Это понравилось не всем. Против выступил очень популярный среди боснийских хорватов генерал Блаж Кралевич — австралийский эмигрант крайне правых взглядов и сторонник тотальной войны против сербов даже в союзе с мусульманами.
Это парадоксально, но внутри хорватов действительно был странный конфликт интересов: одна фракция хотела сперва перебить мусульман, а затем взяться за сербов, другая настаивала на обратной последовательности действий.
В начале августа Тута приказал своим подчиненным убить Кралевича. Считается, что приказ был подписан министром обороны Шушаком и санкционирован президентом Туджманом.
Но даже если и нет, приказ был исполнен: Кралевича и восемь человек его охраны расстреляли, когда они «не остановились на блокпосту». Двенадцать подчиненных Туты получили за это по пять тысяч немецких марок каждый. По меркам тогдашней Боснии — огромные деньги.
Интеллигента Праляка уголовник Тута на дух не переносил. Почти весь 1993 год эти двое были вынуждены находиться в одном помещении — штабе Хорватского войска в Мостаре, ненавидя друг друга. Но у уголовника и убийцы в таких конфликтах всегда «тыл шире». Тута победил, и Праляка отстранили от должности начальника штаба в разгар осады Мостара.
После войны Тута себе не изменил. В 1997 году он был арестован в Загребе за убийство военного полицейского и сел в хорватскую тюрьму, откуда был экстрадирован в Гаагу в 2000 году.
Там он получил те же самые 20 лет за военные преступления, и это тот редкий случай, когда приговор МТБЮ можно посчитать заслуженным. Отбывать наказание ему выпало в теплой Италии (сербов отправляют в Англию или Скандинавию), а в 2013-м он был выпущен на свободу по состоянию здоровья. Ныне жив и относительно здоров.
Последний нюанс
У таких людей, как Нателич Тута, инстинкт самосохранения перевешивает все остальные.
Он будет убивать, пока способен держать пистолет или нож, но до последнего будет цепляться за собственную жизнь. Национальная идея в его сознании, конечно, присутствует, но не доминирует, да и воспринимается в силу малообразованности своеобразно. Он готов давать показания, если это смягчит его участь, будет договариваться со всеми, кто решит ему что-то предложить. И выживет.
А вот его антагонист Праляк выжить не мог по определению. Можно по-разному относиться к тем идеям, которые он отстаивал, но отказать ему в искренности было нельзя и до самоубийства в Гааге. Тем более — сейчас.
Генерал Праляк был симпатичен и как враг, и как личность. А такие персонажи, как Нателич Тута или, например, все руководство АОК поголовно, ничего, кроме омерзения и ненависти, не вызывают. Упырей можно найти и среди сербов, только это не наша работа.
#{author}А уж обороной Сараево в мусульманской армии и вовсе руководили сплошные уголовники. Не «дети улиц» — молодая шпана, становившаяся героями на Кавказе и в Донбассе, а самые натуральные бандиты, обиравшие соотечественников. Такса за выход среднестатистической мусульманской семьи из окруженного Сараево — 5 тысяч марок.
МТБЮ все эти нюансы не различает, да и Бог им судья. Этот трибунал уже прочно занял свое место в истории. Он — пещера, где холодно, сыро и хохочут демоны.
А вот нормальным людям еще придется переосмыслить все социальные, этические и интеллектуальные нюансы событий первой половины 90-х годов на развалинах СССР и Югославии. Хотя бы для того, чтобы снова где-нибудь не оступиться.
В Донбассе, например.

Источник