ТИМАКОВ Владимир
Хотя Крещение Руси состоялось в 988 году, православное христианство далеко не сразу стало повсеместной народной верой. Современные сторонники языческого ренессанса утверждают, что Христа приняла только знать и что новая вера была навязана силой государственной машины, силой оружия, вопреки массовому сопротивлению народа. Отсюда делается вывод, что русские должны вернуться к исконной национальной вере предков, отвергнув насильственно внедрённые византийские заимствования.
Разобраться в этом споре поможет история Леонтия Ростовского, память которого совершается 5 июня.
Ростов Великий, куда был направлен епископом Леонтий, относился к числу важнейших политических центров древней Руси. Об этом свидетельствует хотя бы тот факт, что Ростов поначалу был уделом Ярослава Мудрого, будущего князя Киевского, одного из старших сыновей равноапостольного Владимира. Тем не менее, в середине XI века там преобладало языческое население.
Преобладали язычники в Ростове не только численно, но, судя по всему, доминировали и в управлении городом. По крайней мере, им ничто не помешало изгнать двух предшествующих епископов Ростовских, Фёдора и Илариона, а затем изгнать и самого Леонтия. По-видимому, проповедь Леонтия пользовалась успехом у ростовской молодёжи, потому что летопись свидетельствует о возникшем конфликте притчей о вине, которое не вливают в меха ветхие, но вливают в меха новые. Однако городские старейшины настояли на остракизме Леонтия, и епископу пришлось поселиться в лесной пустыни, близ ручья Брутовщина (Брутовщица).
Скорее сего, своими добрыми делами и подвижничеством Леонтию удалось восстановить популярность среди горожан, после чего он вернулся в Ростов. Тогда наиболее фанатичная часть язычников попыталась убить епископа с клиром на пороге соборной церкви. Летопись повествует, что ему удалось остановить их силой слова и веры, описывая чудо умиротоврения, совершённое святителем.
История Леонтия Ростовского совершенно не вяжется с неоязыческой версией о насильственном навязывании Православия.
Мы видим, что спустя более семи десятилетий после Крещения Руси, в одном из её крупнейших городов православные христиане не обладают политической властью даже для того, чтобы предотвратить изгнание трёх епископов, и Киев не снаряжает никаких карательных экспедиций, чтобы наказать гонителей и восстановить «официальную» веру.
Иногда историки рассматривают в качестве карательных экспедиций религиозного толка действия Ярослава Владимировича в 1024 году в Суздале и Яна Вышатича в 1071 году в Белоозере. Такая трактовка возникает, поскольку события, для подавления которых были снаряжены оба похода, были направлены на подавление так называемых «восстаний волхвов».
Судя по летописи, языческие жрецы действительно играли важную роль в руководстве восставшими. Оба города — Суздаль и Белоозеро — близки Ростову, принадлежат кс еверо-восточной окраине Руси, где язычество, видимо, долгое время преобладало над христианством. Однако в летописи нет никаких указаний, что действия восставших были направлены против христиан, в частности — против священников. Описана исключительно социальная сторона конфликта — умерщвление богатых и изъятие съестных запасов во время голода.
Оба наиболее авторитетных специалиста по истории домонгольской Руси, занимавшихся восстаниями волхвов, М. Н. Тихомиров и И. Я. Фроянов, хотя и предлагают два разных объяснения событий, не рассматривают христиан как сторону конфликта. По мнению Тихомирова, налицо были выступления голодающей бедноты против владельцев съестных запасов, своеобразные проявления классовой борьбы. Фроянов же склоняется к версии языческого фанатизма, согласно которой в годы голода жрецы стремились умилостивить своих богов, принося человеческие жертвы. Таким образом, походы, организованные центральной властью, преследовали цель защиты жизни и имущества жителей северо-восточной Руси, а не навязывания им какой-либо религии.
Если бы «восстания волхвов» носили антихристианский характер, то их жертвы наверняка были бы причислены к христианским мученикам и прославлены Церковью. На этот аргумент можно возразить, что Суздаль и Белоозеро принадлежали к окраинам с неразвитой письменной традицией, и потому имена погибших там за Христа могли просто затеряться в истории. Но даже этот аргумент указывает на то, что на Руси не было серьёзного гражданского противостояния по вопросу веры, не было религиозных войн. Ведь тогда получается, что единственными историческими упоминаниями о событиях, которые можно хоть в какой-то, очень сомнительной, мере трактовать как «языческое сопротивление», являются сообщения с окраин, где не была развита письменная традиция.
Исключением служит, пожалуй, лишь крещение Новгорода в 988 году, где в самом деле произошло боевое столкновение между приверженцами старой и новой веры, памятное по фразе «Путята крестил мечом, а Добрыня огнём». Но и там инициаторами насильственных действий оказались язычники, которые разорили дом Добрыни, убили его жену и родных лишь за то, что христианские проповедники «ходили по торжищам и улицам, и учили людей как могли». Вооружённая сила Добрыниной дружины обрушилась на Новгород лишь тогда, когда там начались погромы в домах новообращённых христиан.
Летописи расходятся относительно судьбы самого Леонтия. В церковном житии он именуется святителем, а не мучеником или исповедником, что предполагает, что он не был убит, но, как сообщается «с миром отиде». Однако епископ Симон в Киево-Печерском патерике пишет о мученической кончине святителя от рук язычников: «…се третий гражданинь бысть Рускаго мира с онема варягома венчася от Христа его же ради пострада». Под первыми двумя мучениками («онема варягома») тут подразумеваются воины Фёдор и Иоанн, убитые незадолго до Крещения Руси, когда Фёдор отказался приносить в жертву своего сына Иоанна.
В этом утверждении Симона важно не то, как окончил свои дни сам Леонтий (достоверно доказать это практически невозможно), а то, что за первое столетие распространения Православия на Руси киевским епископом к числу мучеников отнесено всего три человека. Святые князья Борис и Глеб были убиты не по религиозным мотивам, а следующий, четвёртый мученик, Кукша, погиб от рук язычников почти на полвека позже, примерно в 1113 году, просвещая вятичей.
Такой короткий мартиролог, безусловно, исключает факт сколько-нибудь серьёзного противоборства христианства и язычества, исключает сколько-нибудь широкое вооруженное сопротивление крещению.
В то же время очевидно, что почти через сто лет после Владимирова Крещения в ростовской земле, где подвизался Леонтий Ростовский, и почти полтораста лет спустя на берегах Оки, где жили вятичи и погиб Кукша, преобладало языческое население. Указанные земли входили в политическую систему Киевской Руси, их жители исправно платили дань русским князьям и считали себя их подданными (смердами), что подтверждают летописи. При этом никаких вооружённых экспедиций для насаждения Православия в Ростове и у вятичей не предпринималось, христианская миссия осуществлялась исключительно проповедниками, зачастую беззащитными перед лицом фанатичных приверженцев старой веры.
Совокупность исторических свидетельств недвусмысленно указывает, что в домонгольской Руси православное христианство и языческие верования долгое время сосуществовали бок о бок. Причём это сосуществование не сводимо к сосуществованию двух религиозных общин, как в том же Ростове, где уже после святителя Леонтия появилось два «конца», два городских квартала — с преобладанием православных и с преобладанием язычников. Нередко это было сосуществование в одной семье, в одном человеке — своеобразное двоеверие.
Такое двоеверие подтверждается множеством бытовых находок с двойной символикой, сочетающих христианские и языческие символы. В пользу массового двоеверия свидетельствует и широкое распространение двойных имён. Например, знаменитый князь Буй-Тур Черниговсикй, представитель самого знатного рода Рюриковичей (той самой знати, которая, по версии неоязычников, навязывала Руси христианство) был полтора века спустя после Крещения назван строславянским, дохристианским именем Всеволод. В православный именослов это имя вошло лишь четыре века спустя, когда на Макарьевском Соборе 1549 года был канонизирован Всеволод Псковский. Одновременно будущий Буй-Тур был крещён под именем Феодосий, но в историю вошёл именно как Всеволод, христианское имя использовалось лишь в сокровенной молитвенной жизни.
Похожих примеров среди Рюриковичей — масса. Святая Ефросинья Суздальская, внучка Юрия Долгорукого, до пострига в монастырь тоже носила два имени: языческое семейное — Пребрана, и христианское — Елена.
Самым же известным подтверждением широкого распространённого двоеверия в домонгольской Руси служит «Слово о полку Игореве», безымянный автор которого одинаково лояльно высказывается и о христианских святынях (Богородице Пирогощей) и о языческих божествах (Велесе, Карне и Жле). Русские воины в «Слове…» выступают и как «хрестьяны», и как «внуки Даждьбожи», — это через двести лет после Крещения!
Уместен вопрос: каким образом обеспечивалось подобное сосуществование двух религиозных традиций?
Современные неоязычники утверждают, что русский народ сохранял языческие верования как свою национальную религию, несмотря на жестокие репрессии православной элиты. В таком случае двоеверие выглядит как форма приспособления к официальным требованиям во избежание наказания со стороны власти. В воображении современного человека это вызывает аналогию с положением Православия в СССР: тайные крещения в семьях коммунистов, тайное приготовление Пасхи, спрятанные за пионерскими галстуками крестики и т. д.
Правда, в СССР невозможно и близко представить ситуацию, похожую на житие Леонтия Ростовского — чтобы высший региональный представитель официальной идеологии, секретарь обкома был изгнан верующими из города и был вынужден проводить партсобрания в лесной глуши!
Очевидно, если бы рисуемая неоязычниками картина соответствовала реальности, то ослабление власти древнерусской княжеской элиты и, тем более, её падение должны были вызвать немедленное языческое возрождение, — аналогичное православному возрождению на оккупированных территориях в 1941–42 годах или в годы перестройки. Раз давление официальной идеологии прекратилось, приспосабливаться уже ни к чему и скрытые верования можно исповедовать открыто.
Проверкой такой гипотезы выступило монгольское нашествие на Русь. Как мы хорошо знаем, никакого языческого возрождения после крушения домонгольского порядка не последовало. История не зафиксировала ни легализации скрытых до тех пор языческих общин, ни хотя бы создания таких общин в малоосвоенных районах, вне досягаемости ослабевшей власти. Отмечено совершенно противоположное явление — русские люди стали уходить в лесные пустыни и создавать там православные монастыри. Ответом на монгольское нашествие стал мощнейший всплеск христианского подвижничества, увенчавшегося трудами Сергия Радонежского.
Совокупности приведённых фактов удовлетворяет лишь одно объяснение: русские добровольно выбрали православное христианство в условиях его долгой и относительно мирной конкуренции с языческими верованиями. Длительное время в состав Киевской Руси входили как территории с преобладанием христианского населения, так и территории с преобладанием язычников. Кроме того, широкое распространение получило двоеверие.
Однако православие давало важные преимущества: несло значительно более высокую культуру, русскую и греческую книжность; было гораздо убедительнее в личном духовном опыте; предлагало более организованную и, что очень важно, более гуманную культовую практику, отрицая жертвоприношения. Эти преимущества, а не государственное насилие, привели к победе православия в почти трёхвековом соревновании.
Распространение православного христианства стало определяющим фактором в рождении единого русского народа из множества восточнославянских племён. Языческие культы во многих местностях значительно различались, попытки равноапостольного Владимира соединить их водном пантеоне не увенчались успехом. Только православие стало единой национальной верой. Кроме того, неоценимую роль в формировании национального самосознания сыграло распространение, благодаря Церкви, единого письменного языка.
В конце концов, крещение стало ключевым фактором русской самоидентификации. Язычество же превратилось в этнокультурный маркер не желавших вливаться в великую нацию, сохранивших локальное мироощущение финно-угорских племён. Так, по мнению историка В. Е. Шамбарова, христианский и языческий кварталы в том же Ростове Великом стали называться Русский и Мерянский концы, а крещение мерянина означало его вхождение в русский народ.
Кульминационным пунктом самоопределения надо считать годы ордынского нашествия, момент истины при столкновении с совершенно иной, могущественной и чуждой цивилизацией. Тогда русские окончательно осознали, что духовной основой для национального спасения может служить только православное христианство.