ПРИЛЕПИН Захар

Человек не должен всё время огорчаться, человеку нужно время для праздника.
Недаром и Господь сказал нам: «Радуйтесь!»
Но меня всё равно не покидает ощущение какого-то разлома в нашем национальном сознании.
Кто мы? Где мы?
Расскажу в какой стране я живу. Или, если угодно, в какой хотел бы жить.
Я живу в стране, где люди стараются верить — мы, по совести сказать, маловеры, но маловерия своего немного стыдимся — и то хорошо.
Если есть Бог — значит, есть грех, есть стыд, есть воздаяние и наказание.
Я живу в стране, где люди стараются сохранить память — и больше не желают жить в ощущении бесконечного перекроя, пересмотра и передела прошлого. Люди хотят сохранить своих святых, своих почитаемых: от князя Владимира и Сергия Радонежского до маршала Жукова, Зои Космодемьянской и… доктора Лизы.
У меня есть твёрдое ощущение, что мы повзрослели за последние времена и вдруг начали отдавать себе отчёт: наши дети не могут расти в пустоте, дети должны иметь почву под ногами и небо над головой.
Ещё мы живём в стране, которая воюет. Мужчины её, да и женщины тоже, уходят на войну. Не знаю, как у вас, а у меня за последние три года отвоевали, или воюют сейчас, или, увы, погибли — десятки знакомых людей.
Если считать вместе с волонтёрами и военкорами, то, наверное, больше сотни.
Даже если у вас таковых знакомых куда меньше, вы отлично знаете, что в том городе, или той области, где мы с вами живём, есть семьи, где сын, отец, кормилец ушёл на фронт — у него такая работа.
Ещё Россия трудится, и у неё получается: мы возвращаемся в космос, вы смогли на своих полях вырастить столько всего, сколько не могли уже очень давно, мы рожаем детей и понемногу выбираемся из демографической ямы, куда обрушились в 90-е.
Но вместе с этим, если оглянуться по сторонам, если посмотреть на обложки журналов, на самые топовые телепрограммы, послушать самые топовые радиостанции — вы увидите там какую-то иную реальность.
На этих обложках нет фермеров и многодетных матерей. Я никогда не видел ни одного журнала с изображением доктора Лизы — Елизаветы Глинки, спасшей жизни тысячам людей. Я не ставил себе целью просмотреть всю нижегородскую прессу, но вынесенных на первую полосу лиц ополченцев, уехавших из нашего города на Донбасс, я тоже никогда не встречал.
Космонавтов и конструкторов — не видел.
На одних топовых радиостанцих я слышу бессмыслённый галочий галдёж, на других — какое-то насекомое копошение — когда люди слетаются на любую беду, и начинают ковыряться в мёртвой глазнице, забираться в ухо, выползать оттуда на Божий свет с кусочком чужого мёртвого мозга, наперебой обсуждают это.
На обложках я вижу сонмы удивительных лиц: хищные девушки, целые вереницы насиликоненных див; и ещё эти чудесные юноши, которые так мужественно изображают настоящих парней в тех обстоятельствах, в которых никогда не бывали и не будут сами, потому что эти обстоятельства вызывают у них приступы неприязни и брезгливости.
Я никак не пойму, зачем эти клоуны играют солдат и лётчиков, когда вид солдат и лётчиков в минуту доведёт их до жуткой изжоги! Играли бы самих себя: биполярных субъектов с радужным пером в области поясницы.
Меня всё время мучает ощущение раздвоения реальности.
Вчера у нас траур по доктору Лизе, по военкорам и офицерам, по лётчикам и музыкантам, которые — в отличие от подавляющего большинства их коллег — не бояться поехать спеть солдатам и медсёстрам на войне.
А завтра у нас будет долгая, в неделю длинной вечеринка в совсем другой компании — в том числе, с артистами, которые в гробу видели весь этот «крымнаш», вчерашние бои под Дебальцево, завтрашние бои в Сирии.
Мне скажут: ты утрируешь, ты провоцируешь, ты должен оставить людей в покое.
Да мне всё равно, люди и так в покое. Оливье на столе, голубой огонёк на экране, всё у вас в порядке.
Я только надеюсь, у нас найдётся в приходящем году женщина, которая заменит доктора Лизу, военный, который заместит Арсена Моторолу Павлова, тенор, который споёт вместо Андрея Савельева, милиционер, который скажет нам, как и тот дагестанский бесстрашный парень: «Работайте, братья!»
Мне тут рассказывает одна нижегородка: ехала она в маршрутке, и у водителя было включено радио.
По радио в кои-то веки серьёзными голосами говорили о недавней трагедии: крушении самолёта.
Водитель хмуро послушал с пол минуты, и потом переключил на свой извечный шансон со словами: «Заколебали, суки, своим нытьём!»
Тут же один мужчина из салона спокойно ответил ему: «Сам ты сука».
Не знаю, как вам, а мне позиция мужчины в салоне более близка.
И даже не вижу причин этого скрывать.
Но куда важней вопрос о том, или, если вернее, о тех, кто нас с вами везёт.
Источник