ТИМАКОВ Владимир
Ставропольский форум ВРНС поднял тему, которая небезынтересна всем: 1917–2017 годы, уроки столетия. Что принесла эта эпоха русскому народу? Был ли это век провала или век успеха? Споры по обозначенным вопросам кипят нешуточные.
Широко известен прогноз Дмитрия Ивановича Менделеева, который рассчитал: если темпы роста населения, с которым Россия вступила в ХХ век, сохранятся до 2000 года, нас будет 500 миллионов. Подразумевалось, конечно, население Российской империи в тогдашних границах, с привислинскими губерниями и без Галиции (что, с вычетом первых и прибавлением второй, почти эквивалентно территории Советского Союза).
Так же известно, что предсказание Менделеева не сбылось. Накануне миллениума на постсовестком пространстве обреталось всего 287 миллионов человек.
Возникает законный вопрос: куда делись двести с лишним миллионов человек? Почему мы не достигли намеченного великим учёным рубежа?
Как правило, ответ на поставленный вопрос звучит однозначно: виновата Октябрьская революция, советская власть, гражданская война, голодомор, ГУЛаг, сталинские репрессии и весь прочий букет пережитых страной потрясений. Плюс сюда же «небрежное» (по словам Солженицына) ведение Великой Отечественной войны, которое привело к чрезмерным и неоправданным жертвам.
По оценке Вадима Эрлихмана, автора книги «Потери народонаселения в ХХ веке», СССР по противоестественным причинам лишился 64 миллионов своих граждан. По ещё более популярному мнению профессора-эмигранта Курганова, советский эксперимент унёс 70 миллионов жизней. При таких масштабах трагедии есть все основания ставить вопрос о геноциде.
Однако всё познаётся в сравнении. Попробуем применить методику Менделеева к другим странам: на какие рубежи должны были выйти они, сохранись у них темпы роста столетней давности.
Население Германии в 1900 году — 56 миллионов человек. За предшествующие двадцать лет оно выросло на 25%. При таком естественном приросте к 2000 году в Германии должно было проживать приблизительно 170 миллионов человек. Фактически имеем чуть больше 80 миллионов.
Это значит, что Германия не дотянула даже до половины прогноза. Мы-то хоть за половину перевалили, 58% от цифры Дмитрия Ивановича. Понятно, немцы, как и мы, пережили жесточайшую войну на уничтожение в 1941–45 годах (на фоне которой Первая Мировая явно бледнеет). Но ведь ни гражданской войны, ни коллективизации, ни голода тридцатых у них не было. Или фашистский террор всё-таки пострашнее сталинского? Так ведь гитлеровский период в немецкой истории — не слишком долгий эпизод, всего 12 лет…
Уделим внимание населению США. За пятьдесят лет, с 1860 по 1910 год, оно выросло в три раза, с 31 до 92 миллионов человек, - несмотря на единственную в американской истории кровопролитную войну — их гражданскую. Американцы тогда имели самый высокий в мире естественный прирост, 23–25%, в полтора раза выше русского! Рождаемость у нас, правда, была в то время побольше, чем у них, зато смертность отличалась разительно — и совсем не в нашу пользу.
Прогрессируя в таком духе, население США должно бы сейчас перевалить за 800 миллионов, а в наличии — лишь 325. Всего-навсего 40% от прогноза! И это без войн, без Сталина и Ленина, без ГУЛага и репрессий.
Ясно как день, что применять к оценке столетия прогнозы вековой давности не продуктивно. Менделеев и сам указывал на условность расчётов: если размеры прироста сохранятся. Размеры прироста не сохранились. Не только у нас, но во многих странах мира. Таких высоких темпов, как на рубеже XIX–XX веков, никогда не было в истории человечества. И, возможно, никогда не будет.
Учёные называют этот феномен «демографическим переходом». Исторически все народы, все людские сообщества страдали от высокой смертности. Традиции рождаемости тоже были сориентированы на максимум. Тот, кто не отличался в чадородии, вымирал. Высочайшая рождаемость едва уравновешивала высочайшую смертность, и население планеты росло еле-еле, по нескольку процентов за столетие.
Успехи медицины позволили изменить демографический расклад. Смертность пошла на убыль, а поскольку рождаемость осталась по-прежнему высокой — возник ощутимый естественный прирост. Оказавшиеся в этой ситуации народы переживают настоящий популяционный бум. В Европе такой бум приключился в девятнадцатом веке, в Азии — во второй половине двадцатого, в Африке происходит сейчас.
Но, спустя несколько поколений, рождаемость тоже начинает стремительно снижаться. Видя, что их дети не умирают, люди начинают отказываться от традиций максимального чадородия, ограничиваясь одним-двумя наследниками. Кривые рождаемости и смертности снова сближаются, но уже на другом, гораздо более низком уровне. Бурный рост населения прекращается. Это и называется «демографический переход».
Народы христианской традиции завершили переход в середине ХХ века, народы Дальнего Востока — на рубеже тысячелетий, мусульманский мир находится в стадии завершения сейчас. В современных арабских странах наблюдается весьма быстрое снижение рождаемости, и того, кто будет прогнозировать численность арабского населения к концу двадцать первого века, опираясь на темпы роста 1980-90-х годов, может постичь такая же неудача, какая постигла Д. И. Менделеева в отношении россиян.
Вот почему бессмысленно сравнивать средние темпы роста населения на протяжении целого столетия с теми, что были на вершине демографического бума, и всю образовавшуюся нехватку списывать на демографические потери. Демографические результаты страны надо сравнивать не с её историческим максимумом, а с результатами похожих, соседних стран.
Население России (в границах РФ 1991 года) за столетие после 1913 года выросло с 87,8 до 144 миллионов человек, или на 64%. Для сравнения — население Италии за это же период увеличилось на 74%, Франции — на 59%, Англии — на 58%, Германии — всего на 21%.
В среднем российское население росло не хуже, чем в крупнейших европейских странах. А ведь реальным аналогом России в данной группе является только Германия, поскольку только она, как и Россия, несла на себе всю тяжесть беспрецедентных фронтовых потерь Второй Мировой войны. Потери других европейских участников войны, по сравнению с русскими и немецкими, пренебрежительно малы.
Следовательно, для страны, прошедшей мясорубку 1941–45 годов, столетние демографические итоги России выглядят сравнительно удачными — в три раза лучше аналогичных немецких.
Это объясняется тем, что кроме тяжёлых потерь, вызванных классовыми битвами, репрессиями и социальными экспериментами на селе, советская власть принесла стране ещё и очень ощутимые демографические приобретения.
Бесспорными выглядят достижения советской медицины. Внедрение передовых методов лечения в 1945–65 годах было настолько массовым и быстрым, при беспрецедентной доступности для всех слоёв населения, что в короткие сроки наша страна по продолжительности жизни поднялась со среднемировых позиций в высшие строчки планетарного рейтинга.
Гораздо меньше внимания уделяется факту значительного и резкого сокращения смертности в двадцатых годах — почти в полтора раза по сравнению с уровнем 1897 года. Объяснить это можно только последствиями аграрной реформы, когда десятки миллионов беднейших крестьян, получивших землю, были избавлены от хронического недоедания, подрывавшего здоровье и до срока укладывавшего в гроб.
О минусах советской эпохи мы регулярно слышим чуть ли не тридцать лет подряд, а вот о её плюсах уже начали забывать, что совершенно несправедливо.
При сравнении российского ХХ века с той же Германией ещё более рельефная разница в нашу пользу возникает, если перейти от анализа численности граждан к анализу этнической численности.
По переписи 1897 года, в Российской империи проживало 55 миллионов русских (великороссов). Русское рассеяние в те годы измерялось несущественными крошечными цифрами. Этнических немцев (включая австрийцев) на рубеже веков насчитывалось значительно больше — порядка 65 миллионов (из них 53 в Германии и около 2-х в России).
В наши дни соотношение радикально изменилось. Численность этнических русских на планете оценивается в 133 миллиона, этнических немцев с австрийцами — чуть больше 80 миллионов (по самым смелым подсчётам — 84). Русских стало почти на две трети больше, чем немцев.
Наконец, выделив отдельно советский период, мы обнаружим самый яркий контраст. Численность русских с 1917 по 1989 годы выросла почти вдвое, с 77 до 145 миллионов. Число этнических немцев за это время не прибавилось вообще, вращаясь вокруг цифры в 80 миллионов (исторический максимум был достигнут в 1941 году).
С учётом сказанного, совершенным невежеством выглядят представления доморощенных неонацистов, утверждающих, что советский режим был антинациональным, а вот Гитлер заботился о своём народе. Цифры неоспоримо опровергают это заблуждение, недостойное тех, чьи деды брали Берлин и Кенигсберг в Сорок пятом.
Гитлеризм, и шире — амбициозная шовинистическая политика германских элит всей первой половины ХХ века, — привели немецкую нацию к демографической катастрофе.
И хотя эта катастрофа по своим механизмам категорически отличается от катастрофы еврейской, долгосрочные последствия обоих вполне сопоставимы. Демографическая депрессия, в которую погрузилась поверженная Германия, длится до сих пор.
И если для кого-то минувшее столетие придётся признать потерянным столетием, то, с точки зрения демографии, это, конечно, немцы, а не русские.