ЛЕПЕХИН Владимир
Потерпев поражение на президентских выборах в США, глобалистская часть современного Запада нацелилась на реванш. Ведомые банкстерами силы намерены во что бы то ни стало отстоять «западные ценности» на предстоящих президентских и иных выборах во Франции, Германии, далее — везде, включая постсоветские государства. Но за какие ценности собираются бороться Ангела Меркель, Франсуа Фийон и многие другие политики, которых выдвигают на передовую борьбы против России транснациональные корпорации?
О российских и европейских ценностях автор этих строк неоднократно писал на Ria.ru. Похоже, пришла пора поговорить о главном.
Фундамент западной ценностной матрицы
Известно, что самое большое чудо на свете — рождение ребенка, человеческого существа. Жизнь, в особенности жизнь осмысленная, это удивительный и бесценный дар природы и Бога каждому родившемуся — авансом, независимо от того, какой путь будет избран им в будущем.
В свою очередь, самая большая трагедия — смерть человека. Она необратима и часто не справедлива.
Каждая смерть — это всегда финал в развитии уникальной Вселенной, удивительным образом умещающейся в человеческой голове. Но смерть особенно ужасна, когда из жизни уходит тот, кого любят. В этом случае трагедия погружения в небытие угасшей Вселенной дает метастазы: вместе с её концом, как правило, рушатся и переворачиваются основания связанных с ней миров.
Древний человек, осознав великое чудо своего прихода в этот мир и весь ужас неизбежного ухода, нашел единственно возможные способы адекватного ответа на вызовы того и другого. Он научился благодарить Господа за возможность жить на планете Земля и поверил в то, что жизнь вечна: сегодня — земная, а завтра — небесная.
Человек создал культы и таинства, ритуалы и традиции, религию и мировоззрение, посвященные Богородице и материнству, созданию семьи, рождению детей и достижению зрелости. И он же создал различные версии безусловной веры в загробную жизнь.
Человечество не смогло одного — сделать так, чтобы смерть одних людей не приносила душевной боли другим — их детям, родителям, близким и любящим.
Вера в то, что близкий человек в конце своего пути не умирает, но лишь меняет форму бытия, в силе чего встреча с ним неизбежна или возможна в ином мире, призвана не только облегчить уход людей из жизни, но и смягчить их душевную боль в случае утраты близкого человека. Однако сегодня — в «век знаний» — с этой задачей не справляется даже самая истовая Вера. Ведь переживания и страдания отдельных людей, их психосостояние часто сильнее Веры человека, а тем более его Разума.
Аксиологическая ловушка 20 века
Замечено, что чем выше духовная организация человека — тем большую боль испытывает индивид от утраты близких и любимых людей. По этой причине 20 век стал веком нарастающей эсхатологии, выраженной в коренной ломке представлений человечества об источниках жизни и последствиях смерти.
Расцвет наук и торжество рациональности в «цивилизованном» мире (в мире передовых технологий, то есть — Запада) породили прагматизм и утилитаризм, а также их агрессивные формы и состояния — христианофобию и воинствующее безбожие.
Утилитаризм, атеизм и консъюмеризм подорвали функциональность Веры в Господа, в силу чего современный массовый человек попал в аксиологическую ловушку. С одной стороны, он достиг высочайших вершин в своем духовном и эмоциональном развитии, с другой — перестал или почти перестал верить в вечную жизнь. В результате человек стал бороться за место под солнцем в ЭТОЙ жизни. Бороться целенаправленно, бесчестно, а подчас подло и остервенело.
И этот предельный прагматизм, эта борьба индивидов за себя и свои утилитарные интересы приняли в ушедшем веке самые чудовищные формы. Секуляризованный Запад, почти убив в себе Бога, превратился в цивилизацию насилия и лжи.
Но как в ситуации утраты Веры в вечную жизнь при одновременном воспроизводстве все большего насилия в мире преодолеть нарастающие и неизбежные страх перед смертью, ужас грядущего небытия и боль в случае утраты близких? (В атеистическом Советском Союзе в ходе Великой Отечественной войны эти страх, ужас и боль коснулись практически каждого (!) человека. Запомним этот тезис — и двинемся дальше).
Шахидизм и цинизм как способы преодоления душевной боли
Существуют три варианта решения этой ключевой для 21 века экзистенциальной проблемы.
Первый путь предполагает возврат человечества к его религиозным корням и основаниям и, следовательно, переобретение людьми Веры в загробную жизнь.
У тех, кто не сворачивал с этого пути (например, у представителей русской православной и, особенно, старообрядческой церкви, у других ортодоксальных христиан, правоверных мусульман и т. п.) имеется вакцина в виде чистой и ясной Веры в Господа и евангельские (коранические) установления.
У тех же, кто ставит своей задачей вновь обрести Веру, путь нередко замысловат и извилист. Многим оказывается не под силу воцерковление или шахада, и эта неспособность нередко сублимируется неистовым стремлением принять, а веру (слепо и не критично) отдельные религиозные постулаты, например, о «вооруженном джихаде».
Подобная особенность «новых верующих» не могла остаться незамеченной современными «ловцами человеческих душ», вербующими, к примеру, сторонников радикального (то есть как бы чистого) Ислама среди малограмотной и маргинальной молодежи и обучающими их «джихаду».
Иначе обстоит дело на Западе, где некогда был изобретен, а сегодня широко распространяется принципиально иной способ ответа на все большую античеловечность бытия и выхода из названной выше аксиологической ловушки.
В частности, генеральная линия западного общества, направленная на преодоление расслабленно-ослабленным евроамериканским индивидом нарастающего эмоционально-психического напряжения, состоит, как я полагаю, в том, чтобы отказаться от высоких чувств и вообще — от чувствительности как способности переживать и сопереживать, дабы воспринимать собственную смерть как неизбежность, а чью-то другую — как банальность или даже необходимость.
Отказ от высоких чувств и эмоциональная глухота, нередко переходящие в откровенный цинизм, ведут Запад к постепенной утрате людьми таких способностей, как любовь, жертвенность и подвиг, а также к отказу от таких социальных ролей, как создание семьи, рождение ребенка, воспитание детей и забота о родителях.
Вместо традиционной семьи и брака здесь все больше предпочитают временные гражданские союзы половых партнеров — без обязательств. Вместо радости рождения потомства здесь проповедуется жизнь в удовольствие для себя, вместо воспитания детей — их передача в социальные приюты, вместо заботы о родителях — их отправка в дом престарелых, вместо любви — половые отношения, вместо реальной солидарности людей — дежурная толерантность.
Отсюда — страсть западных политиков к сексуальному «просвещению» детей и подростков, распространению норм ювенальной юстиции, развитию институтов однополых «браков» и суррогатного материнства.
И речь в данном случае идет не об аутентичных предпочтениях людей, не о раскрепощении в целях свободного следования заложенным в них природой инстинктам и страстям. Как раз наоборот.
Названные выше новые индивидуалистские «предпочтения» — следствие навязывания западному обывателю при государственной поддержке специфической идеологии, являющейся результатом, с одной стороны, дехристианизации общества, с другой — его стремления к самозащите.
Вот почему в этом обществе эвтаназия не просто становится нормой, но навязывается даже детям: западный социум движется в сторону достижения полной бесчувственности как к надежному варианту преодоления душевного дискомфорта и какой бы то ни было рефлексии. И вот почему западные политики относятся враждебно к России: она не принимает западный вариант «развития», предлагая — самим своим существованием — абсолютно непонятную Западу версию социальных отношений, устремленную в прямо противоположную сторону.
Память как форма жизни
Но что сегодня делать тем, кто продолжает верить в жертвенность и радоваться созданию семьи, рождению и взрослению детей? Как быть тем, кто стремится любить и быть любимым и таким образом обрекает себя на нестерпимую душевную боль в случае утраты близкого человека, понимая, что она невосполнима?
С одной стороны, этим людям не остается ничего иного, кроме как укреплять свою Веру в Бога, искупительность страданий, возможность спасения души и вероятность вечной жизни. С другой стороны, этого вряд ли достаточно для сбережения своей персональной Вселенной, уж поскольку современное общество потребления и олигархическая власть берут людей за горло и заставляют их быть, как минимум, материалистами.
В такой ситуации человеку приходится верить не столько в существование Создателя, сколько, например, в реинкарнацию души… Не в буддистском понимании этого феномена, но в том смысле, что единственно возможный вид реинкарнации — это переселение души человека в души собственных детей.
Вот в этой важной формуле — передачи человеком своей энергии и личного «я» собственным детям (а в некоторых случаях — другим близким людям) — уживаются и Вера, и рацио. Ибо воспроизводство духовных и иных сущностей на генетическом уровне путем их передачи потомкам — научный факт. Важно только сделать так, чтобы дар реинкарнации состоялся. Для чего следует воспитывать детей (а не бросать их на произвол судьбы) надлежащим образом и жить с ними вместе в духовном и социальном единении, сохраняя и оберегая семейную память.
Страх человека перед собственной смертью в такой ситуации отступает, ведь душа человека уже не умирает с его телом. Она как бы переходит в душу того, кто держал отца или мать за руку на смертном одре. (Или же душа уходящего человека, если он ребенок, остается в душах его родителей).
Что же касается преодоления душевной боли от утраты родного и любимого человека, то и она будет меньше, если страдающий ощутит искреннее сочувствие и поддержку близких, в том числе — в форме тщательно оберегаемой памяти об ушедшем.
Кстати, акция «Бессмертный полк» — одна из форм восстановления гражданами России коллективной памяти о предках и, следовательно, своеобразного их оживления путем виртуальной «реинкарнации» душ погибших в сознание и души потомков.
Толерантность как реакция на утрату души
Современный Запад пошел по самому легкому пути преодоления страданий — отказа от Веры и погружения индивида в голый рационализм и предельный эгоизм, что с неизбежностью ведет его к обретению полного равно-ДУШИЯ ко всему, что не связано с его утилитарным потреблением.
Закономерной реакцией на это уже имманентное для западного человека бесчувствие становится новое, искусственное как бы неравнодушие к другому человеку, обозначаемое понятием «толерантность».
И здесь нужно понимать, что евроамериканская толерантность — это не сострадание, не сопереживание и даже не сочувствие. Это не искренняя заинтересованность в делах и мнении другого человека, не готовность понять и поддержать ближнего. Толерантность — это обратная сторона сочувствия и сопережевания.
В ситуации, когда причинение другому человеку вреда в той или иной форме абсолютно органично (а в обществе тотальной конкуренции и наживы по-другому и быть не может), простой отказ от нанесения кому-либо привычных ударов рассматривается как достижение. Толерантность, таким образом, суть всего лишь воздержание от активной подлости, ревности и зависти. Сочувствие же и тем более сострадание здесь вообще не при чем.
Западная толерантность — это, в лучшем случае, индифферентность: безразличие к проблемам Другого и равнодушие к чужой боли и чужой радости. Между тем, возгоняемое глобалистами и трансгуманистами Запада безразличие порождает сверходиночество, погружая человека во всё новые фрустрации и фобии, что, в конечном счете, приводит «цивилизованное», индивидуалистское западное общество в состояние перманентной растерянности и истерии, к расчеловечиванию социума.
Такова цена за отказ западного человека от веры в Бога и его стремление достичь комфортной жизни здесь, сейчас, за счет других и любой ценой.