В 2014 году Любовь Смирнову, передвигающуюся на инвалидной коляске, вместе с семьёй выселили из дома в оккупированных Пeсках, который, по её словам, заняли ВСУ. Она выжила в боевых действиях, нашла себе новое дело, решила учиться в вузе.

Главное, о чём она мечтает, — вернуться жить в родной посёлок. RT продолжает серию репортажей о жизни самых незащищённых людей в Донбассе — инвалидов.

— Я из Пeсок. Это те, что под аэропортом. Война нас настигла два года назад, Пески оказались под украинскими войсками.

Постепенно жителей выселили оттуда — даже слово «выселили» не подходит, скорее изгнали. Там разрушено всё: дома, квартиры. Бушует тотальное мародёрство.

И пока идёт война, вход нам туда закрыт: впускают только по прописке и только на час. Сейчас я живу в Донецке у сестры.

— Выселение происходило в мае 2014-го?

— Май, лето. Сначала были самолёты с трассерами (трассирующими снарядами. — прим.ред.), потом по 12 часов каждый день обстреливали из «Градов». А после стало прилетать и со стороны ДНР, и с Украины.

Из Донецка приехал эвакуационный автобус и стал всех быстро-быстро собирать по улицам — в него прыгали кто в чём, некоторые и документы забрать не успели.

Мы уехали к родственникам в Россию. Сестра осталась в Донецке.

Я знаю, что потом в посёлок зашли войска. Там стояли и ВСУ, и «Правый сектор»*, и УПА* — наверное, все батальоны побывали. Квартиры вскрывали поочерёдно по улицам. Сестра смогла после эвакуации приехать туда и забрать кое-какие вещи, тогда ещё наш дом был целенький.

А чуть позже приезжали бывшие соседи и привезли свежие фотографии: нашу квартиру тоже вскрыли. В ней жили вэсэушники и под балконом ставили бронетранспортёры, чтобы со второго этажа проще было прыгать на них.

Сейчас я смотрю в «Одноклассниках» новые фотографии Песок, там всё разрушается и разрушается. У нас там, кроме квартиры, остался и дом родителей, который только-только отремонтировали под ключ.

Осознания того, что происходит, у меня до сих пор нет. Как страшный сон какой-то. Сейчас живёшь-живёшь и это как-то впитывается в повседневность, а поначалу вообще не верили.

— Я знаю, что это не первое испытание, которое Вы пережили.

— У меня в детстве была неудачная операция по удалению спинномозговой грыжи. После неё — в 15 лет — начала терять равновесие, чувствовала слабость, становилось хуже, хуже, хуже, бац — и села в коляску. И никто не мог ничего разъяснить, хотя я ездила по санаториям, наблюдалась у врачей.

Потом делали вторую операцию на исправление последствий первой, после неё стало лучше, но момент полного излечения уже тогда упустили. С тех пор я плохо хожу, пользуюсь коляской.

Но я не отношу себя к людям с ограниченными возможностями, а тянусь к здоровым: среди них меньше нытья, жалоб, слёз. Надо ведь стремиться к хорошему, даже если тебе трудно.

В больнице я наблюдаюсь в Донецке, наша поселковая больница разрушена целиком. Моего бывшего врача убило осколком.

— Как же Вы эвакуировались на коляске?

— Я уехала из Песок раньше, думала одно лето погостить у родственников и переждать, пока всё не успокоится. Всем ведь казалось, что мы относимся к Донецку и (ополченцы. — прим.ред.) нас не отдадут. А в последний момент эвакуировались мои родные.

В России мы прожили полтора года. Потом вернулись, и родители стали восстанавливать бабушкин дом, 30 лет стоявший в запустении, — там внутри уже росли деревья.

— А как сложилась жизнь Ваших односельчан?

— Кто-то в Донецке, но большинство уехало в Россию с намерением там осесть и получить гражданство. Ещё несколько моих соседей, знакомых умерли из-за невыдержавших нервов.

От войны их вывезли, расселили в Донецке по общежитиям. Но они мучились, не зная, куда дальше идти и какое будущее их ждёт. И умерли — от безнадёги.

— Как изменились для Вас условия реабилитации? Вам же, как я понимаю, нужно максимально оберегать здоровье. И как Вы сейчас чувствуете себя?

— Стрессы, конечно, сильно ударили. Лекарства в аптеках остались те же, но стоят дороже. Больницы тоже обеспечены примерно так же, как раньше. Нас больше не отправляют в санатории для спинальных инвалидов: они ведь были в Славянске, Крыму и где-то на Украине.

После приезда из России я нашла новые увлечения, вот недавно вернулась с моря: ездила на молодёжный форум. Пробовала себя в баскетболе, танцах на колясках. У меня есть серебряная медаль полумарафона среди девушек с инвалидностью и золото по нардам.

С началом войны в Донецке появилась организация инвалидов «Новая жизнь», которая занимается и гуманитарной помощью, и мероприятиями, и инваспортом. Хочется заниматься как можно большим. Это не даёт унывать, заставляет крутиться.

— То есть Вы специально начали себя занимать, чтобы отвлечься?

— Конечно, а как же ещё-то? Мои родители тоже заняли себя восстановлением этого старого дома и хозяйством, чтобы держаться и на что-то отвлекаться. Кроме того, неинтересно просто сидеть дома.

— Скажите, в Донецке сейчас слышны бои?

— Постоянно. Иногда затишье. Вчера вот (в июле 2016 года. — прим.ред.) стёкла дрожали. И автоматные очереди, и тяжёлое оружие. К этому привыкаешь, я уже могу сидеть с открытым окном, когда качается люстра.

— Плохая привычка… Что Вы думаете об этой войне сейчас, спустя два года? Что могли бы сказать наблюдающим за ней с разных сторон?

— Я бы сказала… (Грустно усмехается.) Сейчас уже меньше этой злобы и непонимания, что с нами делают, уже не хочется выяснять отношения и спрашивать о чём-то Украину, а хочется идти вперёд и чтобы там было хорошо.

С Украины к нам приезжали люди с инвалидностью участвовать в соревнованиях. Они платили бешеные деньги за такси, ехали через все эти блокпосты. И теперь я знаю, что к тем, кто общается с Донбассом, там относятся хуже, лишают льгот, что-то отнимают по мелочи, — так что это был очень смелый поступок.

— Как Вы видите своё будущее — и профессионально, и территориально?

— Я хочу, чтобы мой родной посёлок и Донецк цвели и развивались. До войны я училась веб-программированию на курсах в Крыму, хотелось бы учиться дальше, вот подала документы в донецкий вуз.

Я не думаю, что у моих родителей хватит сил и нервов когда-нибудь вернуться в Пески, хоть папа и рвётся туда. А мы с сестрой одной надеждой и живём, что приедем на свои руины и камушки и будем там копошиться.

— То есть Вы готовы восстанавливать своё жилище?

— Я понимаю, что в изначальном виде не получится, но дом — он и есть дом. Как только что-то изменится с этой войной, рванём туда. Там остались какие-то дорогие мне детские вещи. Не забрали технику, печки-холодильники, но это всё наживное.

Вот если бы мы могли увезти оттуда стены — увезли бы.

Алёна Быкова