Накануне исполнился ровно год с того дня, когда 25-летний Артем Бузила, главный редактор интернет-газеты «Взаправду» («Насправдi») и внештатный корреспондент газеты ВЗГЛЯД в Одессе, общественный деятель, был арестован СБУ, — в тот момент, когда в городе шла подготовка к траурным мероприятиям в память о трагедии, которая произошла 2 мая 2014 года в Доме профсоюзов.

Газета ВЗГЛЯД с первого же дня следила за судьбой своего «внештатника». Артем вспоминает, как в первые часы пребывания в здании СБУ один из офицеров сказал ему, кивнув на экран ноутбука — «Вон, твои, из кацапской газеты Взгляд уже трубят про твой арест! Политзаключенный, блин»

В последующие месяцы газета перепечатывала письма Артема из тюрьмы, публиковала подробное интервью его адвоката Алексея Глазова. Артем признается, что очень благодарен за эту моральную поддержку.

По сути за одно лишь участие в обычном круглом столе Артема обвинили в «сепаратизме». Вместе с группой лиц он якобы готовил создание независимого от Украины государства Бессарабии. На суде Артем официально признал свою вину и 26 ноября был приговорен к 3 годам и 8 месяцам ограничения свободы с отбытием наказания в колонии-поселении.

Кроме того, Артем обязан был выступить основным свидетелем на суде по делу его коллеги — одесской журналистки Елены Глищинской. Этого требовали следователи. Сделав вид, что он готов обвинить коллегу, Артем уже 30 марта сумел на свободу, о чем тотчас сообщила и наша газета.

Однако радость освобождения была омрачена тем, что СБУ взяло с журналиста подписку о невыезде, пригрозив на случай попытки побега из страны новым арестом и сроком. Тем не менее, Бузила сумел перебраться в Россию.

О том, какой внутренний конфликт он пережил в тюрьме, прежде чем признать себя виновным, журналист Артем Бузила рассказал в интервью газете ВЗГЛЯД.

ВЗГЛЯД: Артем, говорят, задерживала вас следственная группа численностью в 41 человек. Человек 10–15 были сотрудники спецназа «Альфа», с автоматами и в масках, несколько оперативников, остальные — просто сотрудники следственной группы. По-вашему, они всерьез опасались, что вы — по виду обычный «ботаник» — будете отстреливаться?

Артем Бузила: Если бы я обвинялся в терроризме, то еще можно было бы понять. А так… Я интеллигент, «ботаник» будто бы, даже в армии не служил. Смешно было такое даже представить. Меня и потом возили на суд отдельным автозаком. Если обычных, как я сам видел, уголовников водили по два конвоира на пятерых арестованных, причем эти пятеро — без наручников, то меня водили четыре конвоира — один автоматчик впереди, один сзади, и еще двое меня вели под локти. Разумеется, в наручниках. Представители уголовного мира, с которыми я там встречался, над этим подшучивали: вот, мол, идет самый опасный, самый авторитетный бандит.

Согласно обвинению, у вас дома при аресте нашли листовки с сепаратистскими призывами. И на этой флешке якобы хранились листовки «Одесской Народной Республики». Вы уже рассказали, как при аресте вас били, слепили светом в глаза — били, конечно, не до смерти, но неслабо и очень профессионально. В тюрьме вам не удалось эти синяки зафиксировать?

А.Б.: Дело в том, что адвокат у меня появился только через четрые-пять дней. Не буду скрывать, я был поначалу очень запуган. Когда меня в изоляторе временного содержания спросили, есть ли у меня претензии к процедуре задержания, я ответил «нет».

Мне перед этим сказали: если не станешь жаловаться на то, что тебя били, то мы тебя через пару дней отпустим. Я думал: никакой особой опасности я не представляю. Может, действительно проведут воспитательную беседу и отпустят. Может, перепутали.

Но на вторые сутки, уже в здании СБУ передо мной положили уже подписанные «пояснения», где была написана какая-то полная ахинея, с указанием лиц, вообще мне неизвестных.

В первые часы, за исключением того, когда меня били или светили фонариком в глаза, я как-то не осознавал, во что я «вляпался». В итоге — почти год жизни.

Что произошло после того, как вас перевезли из здания СБУ в изолятор? Когда начали осознавать, что «вляпались»?

А.Б.: Сначала я сидел семь дней в изоляторе временного содержания, совершенно один в камере. Не знал, что делать, и просто считал время по звону колоколов. Где-то на шестой-восьмой день меня перевезли в СИЗО. Камера была примерной такой, как их и показывают по телевизору. Камеры назывались «строго содержания» — сидело по 3–4, иногда по 5 человек. Естественно, все — тоже политические заключенные, обвиняемые кто в терроризме, кто тоже в сепаратизме.

Плюс там были участники событий 2 мая. Многие из них до сих пор там и находятся. Но все же это были представители свободного мира, а не уголовники (хотя и среди последних огромное количество невиновных, абсолютно вменяемых людей), никто ранее не судим. У всех есть жена, дети, работа. Нормальные люди.

Я постараюсь о многих еще рассказать впоследствии, ни о ком не забыть. Украина себя ведет в этом плане гораздо грамотнее, — например, из «режиссера» Сенцова, который снял два ролика, сделали «героя». А там, в СИЗО Одессы, сидят многие депутаты горсовета, известные юристы, бывшие сотрудники правоохранительных органов. О них пресса умалчивает.

В тюрьме сидит почти сто политических, а всего — человек шестьсот, если не ошибаюсь. Посадили политических на отдельном корпусе, боялись, что мы переагитируем уголовников и превратим их в сепаратистов.

А у политических какие, например, были взгляды?

А.Б.: Естественно, сидели люди с несколько разными взглядами. Один — бывший член компартии, другой — сторонник присоединения к России, кто-то — сторонник Новороссии или федеративной Украины. Но в целом все были против переворота 2014 года.

Конечно, ссоры возникали на бытовом уровне. Представьте себе: взрослые мужчины, сидят в изолированном помещении, и едят, и ходят в туалет в камере друг при друге. Психологически тяжело. Но мы при этом, конечно же, старались друг друга поддерживать.

Соседей из других камер мы почти не видели. Единственная возможность была перекрикиваться на прогулке, потому что прогулки тоже проходили в изолированных двориках с высокими стенами. Плюс совместные поездки на суды. За этот почти мы там со всеми почти перезнакомились, и у меня почти обо всех сложилось позитивное впечатление. И ко всем у меня осталась благодарность. Конечно, Солженицын или Шаламов сидели в совсем других условиях, там было тяжелее.

Сколько длилась прогулка?

А.Б.: Час в день. Дворик — два метра на три метра. Были скамейки, турники, но спортом там очень мало людей занимается, потому что психологическое состояние очень подавленное. Недаром СИЗО считается гораздо хуже, чем лагерь. Потому что человек не знает, что с ним будет завтра. Дадут ли ему срок или оправдают, что маловероятно. Может, обменяют на украинских военных.

Говорят, на суде вы выглядели очень подавленным. Когда начались мрачные мысли?

А.Б.: Поначалу у меня настроение было очень боевое, во мне играл дух протестной романтики — сидеть за идею и так далее. Первая моя статья УК звучала как «посягательство на территориальную целостность», точнее даже «подготовка к посягательству» мне грозило до пяти лет. Ну, собрал волю в кулак и думаю: ну, пять лет, может, и потерплю.

Но на седьмом месяце, когда передавали дело в суд, мне вменили еще и одну из самых тяжелых статей УК — «государственная измена». До 15 лет лишения свободы. А то и все 20 — если брать вкупе с сепаратизмом.

Поэтому мы с адвокатом и приняли решение — оговорить себя, признать вину, потому что это был единственный способ выйти. Тем более, что приговор вступил в силу 26 ноября. Это тот самый день, когда был принят так называемый «закон Савченко», по которому один день в СИЗО равняется двум дням в тюрьме либо четырем дням в колонии. Как «раскаявшийся» я был приговорен к трем годам и восьми месяцам колонии-поселения легкого режима.

Соответственно, я понимал, что мне оставалось досидеть всего четыре месяца. Никто бы меня уже не этапировал в колонию, потому что я подавал апелляцию, затягивал нарочно процесс.

После этого мне уже стало легче, я уже начал думать, чем займусь на воле. Сомнений у меня не было, внутренне я сознавал, что прав. Я признал вину, сжав кулаки. Так пришлось поступить, я не думаю, что найдется много людей, готовых десятки лет просидеть в тюрьме.

Тяжело было сделать выбор?

А.Б.: Конечно, внутренний конфликт был. Юридически я никого не оговорил, кроме самого себя, потому что оговорить кого-то можно только на суде в качестве свидетеля — это нормы закона и права.

Писали, будто я был осужден по сделке со следствием. Нет, на самом деле, я был осужден по сокращенной процедуре. То есть я не подписывал сделку, я просто признал вину в день вынесения приговора. Свидетелем я ни у кого не выступал, думаю, тут вы сами в этом можете убедиться. Конечно, по сравнению с людьми, которые сидят по «делу 2 мая», которые решили идти до конца, я не выгляжу героем.

К слову, перед тем, как признать свою вину, я долго общался со священником. Приходил к нам батюшка — естественно, из епархии Московского патриархата. Я у него спросил: «Как вы считаете, святой отец? Если я сейчас признаю свою вину, будет ли это предательством, в том числе и веры?».

Он ответил: «По твоей новой статье тебе угрожает 12–15 лет. Не дай Бог тебе вынесут такой приговор. Если ты выйдешь на свободу через 15 лет, сможешь ли ты к тому времени остаться прежним человеком? Будут ли у тебя еще нынешние желания? Наверное, нет. Тогда лучше сейчас себя оклеветать, но остаться собой. Когда выйдешь на волю, продолжишь делать то, что считаешь должным, доказывать что-то людям». И я согласился.

А не боялись, что «поп» мог оказаться агентом СБУ?

А.Б.: Конечно, мы побаивались, что он стучит. Даже между собой мы вспоминали, что попы еще в советское время многие стучали в КГБ. Но этот человек вызывает у меня огромное внутреннее доверие и надеюсь, прочитает эти строки и услышит мою благодарность.

И вот, несмотря на опасения, мы все равно с ним общались очень откровенно. А что мы могли такого сказать, если мы невиновны? В чем проговориться?

Как со здоровьем у вас после тюрьмы?

А.Б.: Зрение село сразу. У меня хронический кератит — нужно постоянно закапывать и нужно постоянно смотреть вдаль, чтобы зрение не садилось.

Говорят, в камере вы зрение не жалели — читали и писали, даже по ночам. Сокамерники не ругались, что ночью пишете?

А.Б.: Наоборот, относились с пониманием. Говорили, что надо все это описать, чтобы мой журналистский талант не пропал. Мне теперь нужен месяц, чтобы привести ее в порядок и тогда буду думать об издании.

Со мной сидели люди разных профессий — были и предприниматели, и слесари. Но все — политические. В соседней камере сидел депутат горсовета четырех созывов, лидер организации воинов-афганцев Александр Луценко. Если я обвинялся по двум статьям, то он — по 14-ти! Начиная от попытки государственного переворота и заканчивая захватом государственных зданий и покушением на жизнь народного депутата. Причем он вообще ничего не сделал вообще.

С одним из людей, обвиняемых в терроре, я поспорил, что пока я буду сидеть, то прочитаю сто книг. И вот за два дня до выхода, я действительно дочитал сотую книгу. Книги были в тюремной библиотеке, их родственники передавали. Но самое главное мое достижение, если так можно сказать — я сам написал в СИЗО художественную книгу о ситуации на Украине, немного в социально-антиутопическом жанре. Писал по ночам, слава богу, лампочки были.

СБУ вам что-то предлагало?

А.Б.: Да, перед самым выходом СБУ предложили остаться в Одессе, в оппозиционной среде, так сказать, общаться с активистами и журналистами и сливать про них информацию на предмет сепаратизма, и все это — на зарплату неплохую для Одессы. Но у меня есть убеждения, которые не были сломлены.

А сколько вам посулили?

А.Б.: Полторы тысячи долларов в месяц. Не скажу, что до тюрьмы это была для меня космическая сумма. Но для нынешней Украины, после тюрьмы, если учесть, что с таким приговором я бы нигде работу не нашел, это более чем предостаточно. Но я ответил: «Да-да, я подумаю». А сам через 10 дней покинул Украину.