ПЕТРОВСКИЙ Дмитрий
Немцы чувствуют «точку силы», вокруг которой собирается чуждая, непонятная им культура
В 2009 году, во время торжеств в честь 20-го юбилея объединения Германии, тогдашний президент ФРГ выступил с речью, которую потом цитировали к месту и не к месту. Некоторые вообще только благодаря этой речи узнали, что в Германии, оказывается, есть и президент, а не только канцлер.
«Ислам является частью Германии („Islam gehort zu Deutschland“)» — заявил Кристиан Вульф. И проведенный через несколько месяцев опрос общественного мнения подтвердил, что почти половина немцев (49 процентов) с заявлением этим были согласны.
Ту же фразу слово в слово в прошлом году повторила канцлер Ангела Меркель во время совместной пресс-конференции с турецким премьер-министром в Берлине, уже совсем при других обстоятельствах: миграционный кризис набирал обороты, и немцы уже успели подрастерять прежний благодушный настрой.
Потом были парижские теракты, и новогодняя ночь в Кельне, и скандальная пресс-конференция, на которой канцлер в ответ на вопрос пожилой дамы о том, как правительство собирается защищать ее от радикальных исламистов, иронически посоветовала даме почаще ходить в церковь. Результаты опроса, проведенного на этой неделе Институтом Инфратест, показали, что немецкий канцлер и немецкий народ во мнениях разошлись: сегодня только 34 процента считают, что ислам принадлежит к немецкой культуре. С теми же, кто думает иначе, я решил побеседовать сегодня.
Я не нацист, но я против мечетей
«Мы протестовали против строительства мечети в нашем районе, — Томас Г., водитель грузовика, житель берлинского района Панков (Pankow), вспоминает инцидент семилетней давности: — собирали подписи, потом вышли на демонстрацию. В газетах писали, что это была нацистская демонстрация. Но посмотрите на меня — какой же я наци? Я на выборах голосовал за ХДС, за Меркель, я здесь живу 25 лет, мои дети здесь ходят в школу, потому что это спокойный район. Мы с моей женой не хотели, чтобы у нас здесь стало как в Нойкельне, чтобы у нас тоже появилась тут школа Рютли…»
Мы встретились возле станции метро «Панков», в районе, в котором и я когда-то жил, причем примерно из тех же соображений. Петицию против строительства мечети мне тогда опускали в ящик. Строительство, начатое в рамках провозглашенного еще в 1989 году «плана 100 мечетей», тем не менее, завершили.
И президент, и канцлер ФРГ знали, что бьют по больному, когда заявляли о том, что именно ислам является частью Германии — хотя канцлер, раз уж речь шла о приеме турецкого гостя, могла бы просто сказать «турки являются частью Германии», и это было бы правдой.
Ни один район, даже такой относительно гомогенный, как Панков, без иностранцев не обходится. Здесь, как и везде, продают «денер кебаб», аналог того, что в России называют шаурмой, здесь есть маленькие круглосуточные магазинчики, в которых почти всегда работают турки, курды или арабы — немец свято чтит свой 8-часовой рабочий день. Всем этим Томас и подобные ему с удовольствием пользовались, и никто не выходил на демонстрации.
Протест вызвала именно мечеть, ее строительство мой собеседник каким-то образом увязал с ростом преступности и школой Рютли — скандально известным учебным заведением в районе Нойкельн, 80 процентов учеников которого были не немецкого происхождения и которое закрыли в 2006 году после повторных жалоб учителей на регулярные избиения. Обозначая внушающих ему страх чужаков, Томас не определял их по национальному признаку: не говорил «турки» или «арабы» — он использовал расплывчатое sie, «они».
Кто они?
«Я захожу в зал и вижу, — рассказывает Нико В., владелец интернет-кафе в берлинском районе Кройцберг (Kreuzberg), — на экране компьютера идет порнографическое видео. А этот парень сидит с расстегнутыми штанами и…, — далее следует нецензурное выражение, — я его хватаю за шиворот, вывожу на улицу и говорю: „Ты у себя дома также делаешь?“ А он в ответ: „Я у себя дома, я немец“. „Какой ты немец“, — это я ему, — ты по-немецки сначала выучись говорить нормально».
Кройцберг 36 — район, который местные жители называют «наш Истамбул». В интернет-кафе, которое принадлежит Нико, два зала: мужской и женский. Нико купил это место не так давно, и заведенные порядки менять не торопится.
Официальная статистика, которая должна отражать количество иностранцев, живущих в Германии, не расскажет вам о реальном положении дел вообще ничего. Исходя из нее, в ФРГ живут 1,5 миллиона турок, 600 тысяч поляков, полмиллиона итальянцев. Русские — на 8-м месте, сразу после хорватов (200 тысяч), выходцы из арабских стран вообще не попадают в первую десятку.
Кто бывал в больших немецких городах, поймут смехотворность этих цифр: итальянцы свое присутствие не обнаруживают почти никак, в то время как русский язык в толпе слышен постоянно, а турки населяют целые районы, в которых порой вообще не встретишь ни одной вывески на немецком.
Дело в том, что большинство мигрантов уже давно получили немецкие паспорта и для статистики невидимы — немецкое государство считает их немцами. Второе поколение — немцы уже по факту рождения. Тем не менее идентифицировать их как немцев у местного коренного населения получается не всегда, хоть они и очень стараются. Как же тогда? Чем один немец отличается от другого?
Германия — светское государство, и выбор религии является делом личным и неприкосновенным, но тут идентификация по религиозному признаку напрашивается сама собой. Тем более что здесь статистика не расходится с картинкой, которую средний немец наблюдает на улице: по официальным данным, в ФРГ живет 4 миллиона мусульман, по данным мусульманской общины — 5,6 миллиона, то есть почти два населения Берлина.
«Я была на курсах немецкого языка, — рассказывает Прия С., студентка, родом из Индии, однако сейчас — гражданка Германии, — там были молодые люди из самых разных стран, в том числе — исламских. Турции, Египта, Ливана. Как-то так получилось, что уже ко второму-третьему занятию класс разделился на мусульман и всех остальных. Они, мусульмане, говорили на разных языках, были из разных социальных слоев — но держались вместе и не общались больше ни с кем, только между собой. Ты не подумай, я считаю, что все люди равны, и ничего не имею против турок или арабов. Просто тогда мне стало немного не по себе».
Страх перед новой силой
«Я не знаю, что они там делают, чему их там учат, — объясняет Томас Г., тот самый, что когда-то выходил на митинг против строительства мечети в Панкове. — Я слышал, что их там вербуют разные террористические организации. А может, просто рассказывают что-то, отчего они сами начинают ехать головой, — Томас крутит татуированной рукой, как будто выкручивает перегоревшую лампочку, показывая, что именно случается в их головах. — У меня никогда не было такого опыта… Ну, в смысле с церковью, с религией вообще…»
Мы сидим в кафе на Гарбати-платц, прямо возле входа в метро. Рядом — огороженное сеткой футбольное поле, где подростки с гиканьем пинают мяч. Мечеть находится намного дальше, ее не видно и не слышно. Но и Томас, и другие жители района, что подписывали петицию, боятся ее, чувствуют в ней «точку силы», вокруг которой собирается чуждая, непонятная им культура.
«Церковь четырех евангелистов», местная достопримечательность, напоминает о своем существовании коротким ударом колокола: половина пятого. Когда-то, лет 100 назад, и эта церковь была таким же «центром силы», и звоном своих колоколов собирала прихожан.
«Ты будешь в этом году голосовать за Меркель?» — спрашиваю я.
В ответ Томас усмехается, качает головой и снова делает жест, как будто выкручивает лампочку.