Аэропорт Донецка — АД на земле (ФОТО, ВИДЕО)
22.01.2015 - 13:32
Репортаж от Александра Коца и Дмитрия Стешина.
«Аэропорт Донецка — АД на земле. Американские проповеди «киборгов». После того, как в минувшее воскресенье украинская армия попыталась взять аэропорт в клещи, дорога в эту самую «горячую точку» Донбасса изменилась.
В ходе боя танк ополченцев выстрелом «подрубил» опору моста, под которым пряталась от обстрела бронетехника АТО. Мост рухнул и Путиловская развязка превратилась в тупик. Заезжаем в аэропорт, сделав огромный крюк.
Зона боевых действий читается зимой лучше — вокруг каждой воронки пятно из черной земли, выброшенной на снег. Срубленные сучья черных зимних деревьев на срезах — ярко-оранжевые, как мандарины.
Дома вокруг кажутся мертвыми, но глаз замечает редкие тропинки, протоптанные посередине улочек. Проскакиваем какое-то предприятие донецкого водоканала. Оно до сих пор работает — а куда деваться? Минуем автобусное кольцо со скучающими водителями — ждут редких пассажиров, болтают сидя в кабинах, как ни в чем не бывало.
До одного из самых страшных мест этой войны уже можно дойти пешком минут за пятнадцать. А от грохота канонады на земле подрагивает наша машина.
У неприметных домиков, обложенных блиндажами, опутанных траншеями, прогуливается Моторола с черным электронным приборчиком в руке. Приборчик извергает дребезжащее пение в туманную тишину — псалмы на английском звучат тут очень странно.
Моторола нажимает пару кнопок, и девайс вдруг начинает монотонно нараспев «говорить» по-русски: «Здравствуйте, меня зовут Чарльз Стенли. Вы слушаете подарок миссии „Соприкосновение с истиной”. Плеер — на солнечной батарее.
Я надеюсь, что темы, записанные на нем, станут для вас поддержкой и ободрением. Надеюсь, что они помогут вашему духовному росту в познании Иисуса Христа. Пусть истина слова Божьего запечатлится в вашем сердце…»
Чарльз Стенли — это старший пастор Первой баптистской церкви Атланты, что в Соединенных Штатах Америки. Как его проповеди оказались здесь, в АДу?
— У каждого украинского военнослужащего было такое устройство в кармане, — поясняет Моторола. — Просто гипнотизирует. Такие изречения, что можно спокойно умереть, и все будет хорошо. Просто зомбируют — на английском и русском языках.
— А на украинском?
— На украинском нэмае, — смеется ополченец.
Погребенные
В минувший вторник во время зачистки аэропорта бойцы отрядов «Спарта» и «Сомали» обнаружили почти взвод украинских военных.
— Их при зачистке нашли под завалами, — говорит Моторола. — Там были раненые, убитые. Их командование обнадеживало, что оно их заберет. Но на самом деле их просто бросили. Бросили, как мясо. Мои люди дошли до этих завалов, начали разбирать.
Там кто-то стонет. Повытаскивали оттуда 16 или 18 живых. Остальные — «двухсотые». Они говорят, что их было чуть больше 30-ти. Их офицеры убежали, они все остались раненые. Кто-то умер в ожидании помощи.
Мы отправляемся к новому терминалу по разбитой и очень хорошо знакомой дороге. Мы были здесь в апреле, когда еще мирный протест не перерос в фазу кровавого гражданского противостояния. Где-то здесь шла колонна местных жителей к аэропорту имени Прокофьева.
С флагами, с лозунгами, как на праздничную демонстрацию. Киев тогда запретил въезд в страну взрослым мужчинам из России. И люди хотели спросить с администрации воздушной гавани, почему к ним перестали пускать их друзей и родственников? До столкновений не дошло, договорились о совместном гражданском контроле на границе… Тогда возможность договариваться еще не была упущена. А в мае по терминалу уже била авиация…
Сейчас узнать ландшафт вокруг просто невозможно. Обгоревшие остовы машин вдоль дороги, ни единого целого дома, асфальт раскатан до состояния грязевого болота, по которому при этом ехать надо на большой скорости.
Украинская артиллерия в Песках и Авдеевке с завидной регулярностью утюжит это пространство всем, что может летать и взрываться. Подъезжаем к паркингу, на которой мы когда-то оставляли свою машину.
Подземная парковка и оказалась самой главной военной тайной нового терминала. Толщина перекрытий такая, что выдержит удар авиабомбы. Сюда много что прилетало, но плиты проломить так и не удалось, лишь звонко капает на бетонный пол вода. Во влажной тьме чадят костры ополченцев, тянет пригоревшей тушеночкой. Лифты, конечно, не работают.
Мы просто выбегаем в пролом в стене и бежим в новый терминал, гремя рваным железом и кусками сайдинга, которыми щедро покрыта земля. Оказывается, мокрый сайдинг — страшнее банановой кожуры. Все падают по очереди, и быстро приобретают «местный» вид — слегка ошалелый, закопченный и грязный.
То, во что превратился новый терминал, можно описать одним словом — труха. Все алюминиевые и пластиковые конструкции нарублены осколками на фрагменты размером с ладонь — не больше. Все вертикальное железо закручено винтом или похоже на вологодское кружево. Иногда все вместе — винтовое кружево.
На лестничных пролетах и площадках оборудованы обогревательные пункты, это единственные места, где можно как-то укрыться от обстрела. В полах самого терминала зияют огромные провалы, и все вокруг засыпано желтыми волокнами — остатки теплоизоляции, разнесенный взрывами в пыль. В этом адском сыром полумраке нас встречают ополченцы Матрос и Вергилий. Матрос, бородатый и улыбчивый дядька, рассказывает нам:
— Вели с ними перестрелку и вдруг рвануло. Думаю, рванул БК, его там много было сложено. Сегодня утром начали зачищать. Нашли 12 человек в… ну, в нормальном состоянии, и порядка семи человек раненых. Раненым оказали помощь и отправили в госпиталь. И вытащили шесть убитых.
Вергилий рассказывает, как вчера украинцы пытались штурмовать терминал, но нападавших не просто отбили, а уничтожили, взяли двух пленных:
— Тех, кто успел из броневика выползти, пока он не сгорел. Прятались всю ночь в подвале, пока мы их не задержали.
Матрос, с какой-то горечью замечает, что общался с пленными. Все из Сумской области, все говорят на русском языке:
— Держались они достойно, и ничем от нас не отличаются… Мне обидно что украинское правительство заставляет воевать жителей одной области с жителями другой.
— Говорят, тут русские десантники воюют. Ты откуда?
— Я с Донецкой области, Вергилий с Луганской. Можно считать нас русскими десантниками, мы не против!
«Рыбалка»
Лезем по терминалу вслед за провожатыми. В завалах рубленой дряни встречаются удивительные и непонятные вещи — танковый пулемет с частью турели вошел стволами в щель между плитами. Выдернуть его невозможно.
Кое-где перекрытия «дышат» под ногами, проседают, чуть качаются. Вот огневая точка из сейфов, конторских столов и мешков с песком. Пули изодрали мешки. Под прикрытием бетонных конструкций — лежка с печуркой из банки от краски. Завалы теплых вещей, обуви, сумок.
Россыпь «химических грелок» с надписью «Викинг». Ополченцы разбирают брошенные сумки, складывают в кучу медикаменты, влажные салфетки. Отдельно — боеприпасы. Их тут тьма. Иногда шагаешь по патронам, как по ковру.
Под выходами-транспортерами застыла сгоревшая бронетехника. Во время обстрелов ее загоняли в терминал — не помогло. Башню танка забросило аж на второй этаж, а от самой машины остался лишь корпус с частями двигателя. На нем лежит воротник от синего, «гражданского» бронежилета.
Моторола об украинских киборгах: «Их офицеры убежали, они все остались раненые. Кто-то умер в ожидании помощи».
В чудовищной бетонной яме, где во время боя рванул склад боепитания, кипит работа. Одни ополченцы разбирают воронку-кратер, другие на канате сплетенном из проводов вытягивают находки — связки пулеметных лент, цинки с патронами.
Смеются — чем-то похоже на рыбалку. Отдельно от боеприпасов лежит «улов», мягко говоря, невеселый — трупы «киборгов». Одному из погибших кто-то положил на грудь иконку и накрыл лицо. Эти тела вытаскивали из завалов весь день. Один из погибших поднял вверх восковую, обледеневшую руку. Проходивший мимо боец с зеленым деревянным ящиком в руках, запнулся о ногу убитого, покачнулся, оглянулся и удивился:
— Ты смотри, он меня своей рукой за автомат схватил!
У первого же пятна света, ополченец отрыл ящик. Минуту непонимающе смотрел на упаковки мыла «Господарское», а потом пинком ботинка, отправил находку в черные бездны под новым терминалом.
«Сюрприз»
Аккуратно ступая и постоянно глядя под ноги выходим на взлетку, и с нее рассматриваем некогда красавец-аэропорт. Его видно насквозь, на просвет. Железный остов, нашпигованный арматурой. Из него, как культи-обрубки, торчат рукава, по которым когда-то (кажется, это было тысячу лет назад) пассажиры заходили в самолет. На крыше — остатки вывески с латинскими буквами, которые раньше составляли слово Donetsk.
Пытаемся спуститься на ярус ниже по одному из лестничных пролетов. Ополченец Щелкун идет впереди, внимательно осматривая путь. «Стой», — негромко, но убедительно командует он. Впереди на растяжке — противопехотная мина МОН-50. Со знанием дела Щелкун садится перед ней на колени, осторожно поднимая корпус.
— Можешь мне своей люстрой посветить, — просит он оператора. — Ой, да тут еще и электронный взрыватель. Это хорошо, что я его заметил.
Спустя две минуты он уже демонстрирует нам обезвреженную мину. И в этот момент сверху начинает рваться так, что под ногами дрожит лестница. Аккуратно поднимаемся, высматривая взлетную полосу через пробоину.
Мощные взрывы один за другим сотрясают терминал. Странно, что украинские артиллеристы бьют по аэропорту, который, как заверяют все в Незалежной, находится под их же контролем. Возможно, именно так выглядит «контроль»? Со стороны терминала раздаются длинные очереди из чего-то крупнокалиберного.
Трассирующие полосы улетают в туман вдоль взлетно-посадочной полосы. В самом ее конце — поселок Пески, один из «ключей» в осаде Донецка. Там еще идут тяжелейшие бои».
Украинское командование и незалежные СМИ продолжают настаивать на том, что символ их борьбы с терроризмом — донецкий аэропорт — по-прежнему находится под контролем несгибаемых железных «киборгов». Мы прогулялись по тому, что осталось от новенькой воздушной гавани и убедились, что это совсем не так.
Источник
«Аэропорт Донецка — АД на земле. Американские проповеди «киборгов». После того, как в минувшее воскресенье украинская армия попыталась взять аэропорт в клещи, дорога в эту самую «горячую точку» Донбасса изменилась.
В ходе боя танк ополченцев выстрелом «подрубил» опору моста, под которым пряталась от обстрела бронетехника АТО. Мост рухнул и Путиловская развязка превратилась в тупик. Заезжаем в аэропорт, сделав огромный крюк.
Зона боевых действий читается зимой лучше — вокруг каждой воронки пятно из черной земли, выброшенной на снег. Срубленные сучья черных зимних деревьев на срезах — ярко-оранжевые, как мандарины.
Дома вокруг кажутся мертвыми, но глаз замечает редкие тропинки, протоптанные посередине улочек. Проскакиваем какое-то предприятие донецкого водоканала. Оно до сих пор работает — а куда деваться? Минуем автобусное кольцо со скучающими водителями — ждут редких пассажиров, болтают сидя в кабинах, как ни в чем не бывало.
До одного из самых страшных мест этой войны уже можно дойти пешком минут за пятнадцать. А от грохота канонады на земле подрагивает наша машина.
У неприметных домиков, обложенных блиндажами, опутанных траншеями, прогуливается Моторола с черным электронным приборчиком в руке. Приборчик извергает дребезжащее пение в туманную тишину — псалмы на английском звучат тут очень странно.
Моторола нажимает пару кнопок, и девайс вдруг начинает монотонно нараспев «говорить» по-русски: «Здравствуйте, меня зовут Чарльз Стенли. Вы слушаете подарок миссии „Соприкосновение с истиной”. Плеер — на солнечной батарее.
Я надеюсь, что темы, записанные на нем, станут для вас поддержкой и ободрением. Надеюсь, что они помогут вашему духовному росту в познании Иисуса Христа. Пусть истина слова Божьего запечатлится в вашем сердце…»
Чарльз Стенли — это старший пастор Первой баптистской церкви Атланты, что в Соединенных Штатах Америки. Как его проповеди оказались здесь, в АДу?
— У каждого украинского военнослужащего было такое устройство в кармане, — поясняет Моторола. — Просто гипнотизирует. Такие изречения, что можно спокойно умереть, и все будет хорошо. Просто зомбируют — на английском и русском языках.
— А на украинском?
— На украинском нэмае, — смеется ополченец.
Погребенные
В минувший вторник во время зачистки аэропорта бойцы отрядов «Спарта» и «Сомали» обнаружили почти взвод украинских военных.
— Их при зачистке нашли под завалами, — говорит Моторола. — Там были раненые, убитые. Их командование обнадеживало, что оно их заберет. Но на самом деле их просто бросили. Бросили, как мясо. Мои люди дошли до этих завалов, начали разбирать.
Там кто-то стонет. Повытаскивали оттуда 16 или 18 живых. Остальные — «двухсотые». Они говорят, что их было чуть больше 30-ти. Их офицеры убежали, они все остались раненые. Кто-то умер в ожидании помощи.
Мы отправляемся к новому терминалу по разбитой и очень хорошо знакомой дороге. Мы были здесь в апреле, когда еще мирный протест не перерос в фазу кровавого гражданского противостояния. Где-то здесь шла колонна местных жителей к аэропорту имени Прокофьева.
С флагами, с лозунгами, как на праздничную демонстрацию. Киев тогда запретил въезд в страну взрослым мужчинам из России. И люди хотели спросить с администрации воздушной гавани, почему к ним перестали пускать их друзей и родственников? До столкновений не дошло, договорились о совместном гражданском контроле на границе… Тогда возможность договариваться еще не была упущена. А в мае по терминалу уже била авиация…
Сейчас узнать ландшафт вокруг просто невозможно. Обгоревшие остовы машин вдоль дороги, ни единого целого дома, асфальт раскатан до состояния грязевого болота, по которому при этом ехать надо на большой скорости.
Украинская артиллерия в Песках и Авдеевке с завидной регулярностью утюжит это пространство всем, что может летать и взрываться. Подъезжаем к паркингу, на которой мы когда-то оставляли свою машину.
Подземная парковка и оказалась самой главной военной тайной нового терминала. Толщина перекрытий такая, что выдержит удар авиабомбы. Сюда много что прилетало, но плиты проломить так и не удалось, лишь звонко капает на бетонный пол вода. Во влажной тьме чадят костры ополченцев, тянет пригоревшей тушеночкой. Лифты, конечно, не работают.
Мы просто выбегаем в пролом в стене и бежим в новый терминал, гремя рваным железом и кусками сайдинга, которыми щедро покрыта земля. Оказывается, мокрый сайдинг — страшнее банановой кожуры. Все падают по очереди, и быстро приобретают «местный» вид — слегка ошалелый, закопченный и грязный.
То, во что превратился новый терминал, можно описать одним словом — труха. Все алюминиевые и пластиковые конструкции нарублены осколками на фрагменты размером с ладонь — не больше. Все вертикальное железо закручено винтом или похоже на вологодское кружево. Иногда все вместе — винтовое кружево.
На лестничных пролетах и площадках оборудованы обогревательные пункты, это единственные места, где можно как-то укрыться от обстрела. В полах самого терминала зияют огромные провалы, и все вокруг засыпано желтыми волокнами — остатки теплоизоляции, разнесенный взрывами в пыль. В этом адском сыром полумраке нас встречают ополченцы Матрос и Вергилий. Матрос, бородатый и улыбчивый дядька, рассказывает нам:
— Вели с ними перестрелку и вдруг рвануло. Думаю, рванул БК, его там много было сложено. Сегодня утром начали зачищать. Нашли 12 человек в… ну, в нормальном состоянии, и порядка семи человек раненых. Раненым оказали помощь и отправили в госпиталь. И вытащили шесть убитых.
Вергилий рассказывает, как вчера украинцы пытались штурмовать терминал, но нападавших не просто отбили, а уничтожили, взяли двух пленных:
— Тех, кто успел из броневика выползти, пока он не сгорел. Прятались всю ночь в подвале, пока мы их не задержали.
Матрос, с какой-то горечью замечает, что общался с пленными. Все из Сумской области, все говорят на русском языке:
— Держались они достойно, и ничем от нас не отличаются… Мне обидно что украинское правительство заставляет воевать жителей одной области с жителями другой.
— Говорят, тут русские десантники воюют. Ты откуда?
— Я с Донецкой области, Вергилий с Луганской. Можно считать нас русскими десантниками, мы не против!
«Рыбалка»
Лезем по терминалу вслед за провожатыми. В завалах рубленой дряни встречаются удивительные и непонятные вещи — танковый пулемет с частью турели вошел стволами в щель между плитами. Выдернуть его невозможно.
Кое-где перекрытия «дышат» под ногами, проседают, чуть качаются. Вот огневая точка из сейфов, конторских столов и мешков с песком. Пули изодрали мешки. Под прикрытием бетонных конструкций — лежка с печуркой из банки от краски. Завалы теплых вещей, обуви, сумок.
Россыпь «химических грелок» с надписью «Викинг». Ополченцы разбирают брошенные сумки, складывают в кучу медикаменты, влажные салфетки. Отдельно — боеприпасы. Их тут тьма. Иногда шагаешь по патронам, как по ковру.
Под выходами-транспортерами застыла сгоревшая бронетехника. Во время обстрелов ее загоняли в терминал — не помогло. Башню танка забросило аж на второй этаж, а от самой машины остался лишь корпус с частями двигателя. На нем лежит воротник от синего, «гражданского» бронежилета.
Моторола об украинских киборгах: «Их офицеры убежали, они все остались раненые. Кто-то умер в ожидании помощи».
В чудовищной бетонной яме, где во время боя рванул склад боепитания, кипит работа. Одни ополченцы разбирают воронку-кратер, другие на канате сплетенном из проводов вытягивают находки — связки пулеметных лент, цинки с патронами.
Смеются — чем-то похоже на рыбалку. Отдельно от боеприпасов лежит «улов», мягко говоря, невеселый — трупы «киборгов». Одному из погибших кто-то положил на грудь иконку и накрыл лицо. Эти тела вытаскивали из завалов весь день. Один из погибших поднял вверх восковую, обледеневшую руку. Проходивший мимо боец с зеленым деревянным ящиком в руках, запнулся о ногу убитого, покачнулся, оглянулся и удивился:
— Ты смотри, он меня своей рукой за автомат схватил!
У первого же пятна света, ополченец отрыл ящик. Минуту непонимающе смотрел на упаковки мыла «Господарское», а потом пинком ботинка, отправил находку в черные бездны под новым терминалом.
«Сюрприз»
Аккуратно ступая и постоянно глядя под ноги выходим на взлетку, и с нее рассматриваем некогда красавец-аэропорт. Его видно насквозь, на просвет. Железный остов, нашпигованный арматурой. Из него, как культи-обрубки, торчат рукава, по которым когда-то (кажется, это было тысячу лет назад) пассажиры заходили в самолет. На крыше — остатки вывески с латинскими буквами, которые раньше составляли слово Donetsk.
Пытаемся спуститься на ярус ниже по одному из лестничных пролетов. Ополченец Щелкун идет впереди, внимательно осматривая путь. «Стой», — негромко, но убедительно командует он. Впереди на растяжке — противопехотная мина МОН-50. Со знанием дела Щелкун садится перед ней на колени, осторожно поднимая корпус.
— Можешь мне своей люстрой посветить, — просит он оператора. — Ой, да тут еще и электронный взрыватель. Это хорошо, что я его заметил.
Спустя две минуты он уже демонстрирует нам обезвреженную мину. И в этот момент сверху начинает рваться так, что под ногами дрожит лестница. Аккуратно поднимаемся, высматривая взлетную полосу через пробоину.
Мощные взрывы один за другим сотрясают терминал. Странно, что украинские артиллеристы бьют по аэропорту, который, как заверяют все в Незалежной, находится под их же контролем. Возможно, именно так выглядит «контроль»? Со стороны терминала раздаются длинные очереди из чего-то крупнокалиберного.
Трассирующие полосы улетают в туман вдоль взлетно-посадочной полосы. В самом ее конце — поселок Пески, один из «ключей» в осаде Донецка. Там еще идут тяжелейшие бои».
Украинское командование и незалежные СМИ продолжают настаивать на том, что символ их борьбы с терроризмом — донецкий аэропорт — по-прежнему находится под контролем несгибаемых железных «киборгов». Мы прогулялись по тому, что осталось от новенькой воздушной гавани и убедились, что это совсем не так.
Источник
Источник - Русская весна
