30.09.2018 - 12:24

Восемьдесят лет назад, 30 сентября 1938 года, в Мюнхене великобританский премьер Невилл Чемберлен, германский рейхсканцлер Адольф Гитлер, итальянский премьер Бенито Муссолини и французский премьер Эдуард Даладье подписали соглашение, согласно которому чехословацкие земли вдоль германской границы с 1 октября отходили к рейху.

Чехословацкий представитель был допущен в общество серьезных политиков только в момент подписания приговора его стране (хотя переговоры шли с 28 сентября — но без него) и только в качестве наблюдающего за процессом учинения подписей.

Вернувшись в Лондон, Чемберлен показал публике документ и сообщил: «Я привез вам мир для целого поколения».

Через полгода, 15 марта 1939 года, Чехословакия перестала существовать на карте, вместо нее появился Протекторат Богемия и Моравия, а через одиннадцать месяцев, 1 сентября 1939 года, началась Вторая мировая война, унесшая 50 миллионов жизней.

Более сильной иллюстрации к понятию epic fail трудно придумать.

До Мюнхенских соглашений Чехословакия имела на западе сильные пограничные укрепления, и взять ее сходу было непросто. Во всяком случае, ее оборонительные способности были достаточно велики. После 30 сентября 1938 года чехословацкие границы оказались беззащитны, что сильно облегчило упразднение страны, случившееся 15 марта 1939 года.

CC0 / Public Domain/ Imperial War Museums /

Невилл Чемберлен демонстрирует публике документ, подписанный Адольфом Гитлероим и означающий заключение «Мюнхенского мира»

Чехословакия была промышленно развитой страной, и отдача в руки рейха ее тяжелой (читай: военной) промышленности существенно увеличивала военный потенциал Германии. Чешские заводы исправно и дисциплинированно производили оружие вплоть до весны 1945 года.

Малая Антанта, основанная в 1920 году и состоявшая из Чехословакии, Румынии и Югославии, была орудием влияния Франции в Восточной Европе. После Мюнхена Малая Антанта окончательно приказала долго жить, а ее члены получили от Парижа однозначный сигнал: «Спасение утопающих — дело рук самих утопающих».

То есть Франция и Британия допустили резкое усиление позиций рейха на востоке, и-де-факто объявили, что восточноевропейские союзники нам более не надобны.

Но посмотрим на тогдашнюю ситуацию глазами Парижа и Лондона. Британия все еще пребывала в иллюзиях по поводу «блестящей изоляции», на самом деле давно закончившейся. Ввязываться в серьезный конфликт с Германией ей представлялось безумием.

Черчилль, утверждавший, что воевать все равно придется, был в те времена оригиналом-маргиналом, а более популярной была точка зрения Чемберлена: «Сколь ужасной, фантастичной и неправдоподобной представляется сама мысль о том, что мы должны здесь, у себя, рыть траншеи и примерять противогазы лишь потому, что в одной далекой стране поссорились между собой люди, о которых нам ничего не известно».

Спустя год эта мысль широко использовалась немецкой спецпропагандой — в листовках, падавших на французские и английские позиции, спрашивалось: «Стоит ли вам умирать за Данциг?»

© РИА Новости / РИА Новости

Генерал Вильгельм Кейтель увозит с совещания в Мюнхене карту чехословацких земель, отторгаемых в пользу нацистской Германии. Мюнхенское соглашение 1938 года о разделе Чехословакии

Франция, понесшая в мировой войне тяжелейшие потери, еще некоторое время сохраняла гонор, — смотри заявление Клемансо в Версале «Боши заплатят за все», — но затем надломилась, причем в то самое время, когда боши начали выставлять встречные счета.

Париж был более не готов воевать, что потом подтвердилось и в «странной войне», и в катастрофе мая 1940 года. А Гитлера, уверившего, что имеет дело со слабаками, в 1938 году если что и могло остановить, то лишь недвусмысленная демонстрация готовности к войне.

Такой готовности не было ни у Англии, ни у Франции, и фюрер показал всему миру, что он может вить из них веревки.

В отечественной историографии часто подчеркивалось, что СССР проявлял готовность защитить Чехословакию вооруженной силой, если та попросит об этом и если Польша или Румыния предоставят коридор для ввода войск. Здесь, конечно, было слишком много «если».

Обе транзитные страны санитарного кордона не испытывали особого доверия к СССР, а Польша прямо заявила, что будет сбивать советские самолеты. В самой Чехословакии тоже не было единого мнения. Положим, советские войска войдут в Чехословакию, а что дальше? Вопрос непраздный, ибо в 1938 году Коминтерн еще не был распущен.

Но даже при наличии согласия на ввод войск все дальнейшее было бы гадательным.

С одной стороны, Красная армия на тот момент находилась далеко не в лучшей форме, так что боеспособность гипотетического экспедиционного корпуса была под сильным вопросом. С другой стороны, то же самое можно сказать и о вермахте образца 1938 года, который еще не был той грозной силой, которой он стал в 1941 году.

За полгода до того в ходе аншлюса Австрии, когда никакого сопротивления не оказывалось, германская техника, «гремя огнем, сверкая блеском стали», застряла на марше — «проколы, поломки, энтузиазм населения». Если бы австрийская армия получила приказ драться, все могло обернуться неожиданным образом.

Так что речи о готовности прийти на помощь Чехословакии были скорее пропагандой, дипломатической игрой, нежели реальной альтернативой.

Последствия же Мюнхена были тяжелыми, можно сказать — роковыми. Западные державы продемонстрировали, что для них главное, чтобы их не трогали, а союзников на востоке хоть волки кушай. После чего Гитлер окончательно утратил осторожность, уверившись, что как было с Чехословакией, так будет и с Польшей.

А все державы — как большие, так и малые — получили сигнал, что системы хоть формальных, хоть неформальных союзов более не существует. Каждый за себя, один бог за всех.

Если бы премьер Чемберлен в лондонском аэропорту объявил встречающим: «Я привез вам войну для всей Европы», он был бы ближе к истине.

Читайте также: США могут устроить морскую блокаду России?, — Вашингтон

Максим Соколов