18.06.2018 - 4:00

На фоне недавней истерики, устроенной украинским МИДом по поводу Deutsche Welle, назвавшего в одной из статей бойню в Донбассе гражданской войной, самое время вспомнить, с какой звериной жестокостью Киев обошелся со своими русскими гражданками.

Царьград решил рассказать только три женские истории, три из сотен, что спрятаны в многочисленных комнатах донецких общежитий, тысяч, что раскиданы по всему Донбассу по обе стороны от линии разграничения, а также зарыты в его земле. И взывают к небесам.

Елена

Харьковчанка Елена Петрук живет в Донецке недавно — с момента последнего обмена военнопленными, произошедшего в декабре минувшего года. До этого были два года и восемь месяцев украинских тюрем. Из них пять месяцев — в подвальной камере-одиночке, десять дней голодовки…

Похитили меня 28 апреля 2015 года прямо в центре Харькова, — вспоминает Петрук. — Ударили в лицо, надели на голову мешок, предельно туго застегнули наручники, посадили в машину и увезли. Впоследствии оказалось, в здание СБУ.

И дальше началось: били по телу металлической битой, стреляли над головой, ломали пальцы. У меня до сих пор остались шрамы, потому что ноги были перебиты, и переносица тоже. Угрожали, что привезут дочь и невестку и изнасилуют их прямо у меня на глазах».

И все это за то, что Елена отказалась признать сменившие Русскую весну в ее родном Харькове украинские заморозки. Напротив, она организовала волонтерское движение «Возрождение», которое умудрилась зарегистрировать официально, его участники возили в воюющие районы Донбасса еду и гуманитарную помощь, а также помогали обычным людям выехать в Россию.

Елена Петрук. Фото Алексея Топорова

Истязатели пытались заставить харьковчанку оговорить своих соратников, но та оказалась упрямой и ушла в «несознанку». Кстати, за все время нахождения за решеткой суда над ней так и не было.

Мне постоянно продлевали арест, два месяца проходят — снова продлевают, — вспоминала Елена. — Я начала голодовку, требуя прокурора, но никто на это не отреагировал. На Украине всем командует СБУ!

Суд все-таки состоялся 18 декабря прошлого года, мне изменили меру пресечения на домашний арест. Но вместо того, чтобы отвезти домой в Харьков и одеть браслет, отвезли в Донбасс, в Святогорск. Я им говорю, у меня 22-го суд, отвезите меня туда, но никто так и не отвез».

В итоге Елену обменяли, а украинский суд объявил ее в розыск. Как террористку. С тех пор она живет в Донецке. В общежитии. Пытается активничать — «строить» таких же, как она, товарищей по несчастью, вступила в местное казачество.

Я понимала, что республика сейчас воюет, поэтому никто с красной дорожкой нас встречать не будет, но встретили, дали кров, — говорит она. — Хочу поблагодарить Александра Захарченко, а также уполномоченного по правам человека в ДНР Дарью Морозову».

В родной город Петрук дорога закрыта. Туда, где остались ее дочь с двумя внуками и невестка с тремя внуками. С родными она предпочитает общаться по телефону и в интернете, общими фразами, чтобы не навредить им. Потому что на той стороне она объявлена врагом. А тех, кого там объявляют врагами, не щадят.

Общежитие Донецка, где живут беженцы с оккупированного Донбасса. Фото Алексея Топорова

Гуманитарная помощь в кабинете коменданта. Фото Алексея Топорова

Лариса

Жители расположенного всего в двадцати километрах от Дебальцево поселка Мироновский шли на референдум 11 мая 2014 года о создании ДНР как на праздник. Явка была практически стопроцентная, отовсюду звучала музыка, а в финале донбасское небо расцветил салют.

Все ждали начала новой жизни. Вместо этого с Незалежной пришли снаряды и бомбы украинской авиации. Лариса Байтолоха работала на референдуме. Когда по поселку начали бить, ее муж ушел в ополчение — в Горловку.

В самом Мироновском ополчения как такового не было. Периодически женщина ездила к мужу, готовила еду бойцам. В июле населенный пункт взяли ВСУ и нацбаты…

Был сентябрь месяц, пять часов утра, — вспоминает Лариса. — В дом влетело несколько человек, вооруженных, в балаклавах, без опознавательных знаков, не предъявив никаких документов, кинули меня на пол, разбили рот. Я стала кричать дочери: «Катя, ничего не бойся!».

Перевернули весь дом, нашли «корочки» мужа, где было указано, что он ополченец. Катю усадили в машину и вывезли в неизвестном направлении. Меня же посадили в машину, надели на голову черную куртку, завязав рукава, и повезли, как потом выяснилось, в Артемовск. По дороге били. Привезли в местное СБУ. Там поместили в подвал.

Били до тех пор, пока не выбили мне практически все зубы. У меня теперь челюсти вставные, своих зубов нет. Топили в ведре с водой. Тушили об меня сигаретные окурки, следы остались до сих пор.

Ничего узнать не хотели, у них уже было конкретное обвинение в том, что я якобы участвовала в расстреле какой-то машины на блокопосту. Вот им и нужно было признание, и чтобы я назвала имена «подельников». Я подписала все, что от меня хотели. После чего меня отвезли в Краматорск, в тюрьму».

Лариса считает, что ей еще повезло. Потому как многие похищенные подобным образом просто бесследно исчезали. Что неудивительно, учитывая, кто работал с «сепаратистами».

«Они были постоянно то ли пьяны, то ли под какими-то веществами, — вспоминает Байталоха. — Какие-то неадекватные все время, и сильно нас ненавидят. Следователь Олег Гриняк говорил, что если я не подтвержу, что от меня требуют, моего ребенка вывезут в аэропорт Краматорска (был превращен в концлагерь — прим. ред).

Приходил прокурор Василенко, у того вообще была вытатуирована свастика на руке. У меня была проблема — выбита челюсть, на ИВС в Артемовске было очень холодно, уже стояла зима, а отопления не было никакого, у меня шло постоянное нагноение, водили к фельдшеру, а тот нас — русских — ненавидел лютой ненавистью, чистил без анестезии, я сознание теряла от боли…

В целом, никакой медицинской помощи нам не оказывали, могли разве что анальгинчик подбросить и еще что-нибудь от сердца, потому как у людей начинались сбои после пыток током».

Ларису осудили на восемь лет. Впоследствии наша героиня попала под обмен, таким образом её освободили. Но жизнь этой женщины уже никогда не будет прежней. Муж, получивший ранение, стал инвалидом, дальнейшая семейная жизнь супругов не задалась по ряду причин. Дочь Катю, как выяснилось, каратели не тронули, она нашла себя парня в родном селе, который увез ее в Киев.

С матерью девушка теперь общается исключительно по телефону, но скользкие темы в ходе разговора они не затрагивают. Другая дочь — в России. В родном Мироновском осталась лишь мама, которая, пока Ларису истязали, отчаянно пыталась найти ее, ночуя у стен тюрьмы. Она и теперь приезжает к дочери.

Байталоха благодарна ДНР за то, что за счет республики ее лечили, в том числе вставили зубы. Сейчас она работает мастером в ЖЭКе и пытается забыть произошедшее, как страшный сон. Но не получается.

Они в нас людей никогда не видели, — рассказала Лариса. — Едва вошли в наш поселок, как начали говорить, что у них собаки в будках в лучших условиях живут, чем мы тут. Стреляли по домам, а когда люди начинали возмущаться, отвечали, что, мол, мертвым дома не нужны.

Не мы пришли на их землю, и если на секунду представить, что они захотели бы присоединиться, например, к Польше, то ни один шахтер на них с оружием в руках бы не пошел».

Александра

Село Первомайское Ясиноватского района также голосовало за ДНР. А Александра Валько — уроженка республики Коми, переехавшая в теплый Донбасс вместе с дочерью, когда ей было 20 лет, была там депутатом сельсовета. Её прекрасно знали и ценили односельчане. Женщина была и одним из организаторов референдума 11 мая, а когда началась война, кормила ополченцев.

Летом 2014 года Первомайское взяла украинская армия. А в январе 2015-го к Александре нагрянули «гости» — боевики нацбатов.

Между этими фото всего полтора года, Александра Валько до и после украинского плена. Фото Алексея Топорова

Была ночь. Выломав двери, человек 12 с автоматами, в балаклавах, заставили меня предоставить депутатский мандат, паспорт. Все документы у меня забрали, дали, правда, время одеться и, натянув мне на голову и лицо шапку, замотали лицо и руки скотчем, посадили в машину и повезли, — вспоминает Валько.

— Пока везли, все время били локтем в бок, мне было очень больно. Приехали мы, как потом я узнала, на шахту «Россия». Меня тянули на второй этаж, я падала и ударялась ногами о железные ступеньки, разбив ноги — потом, за 19 суток, что я провела у них, это все загноилось. Привели в помещение и поставили к стенке, размотали скотч с рук и сразу надели железные наручники.

И в этих наручниках я была 11 суток. До сих пор следы от дырочек в руках остаются. Били очень сильно. Один из них говорил: «Смотри мне в глаза!». Брал нож и тыкал им мне в лоб, грозился глаза мне выколоть. Ты, мол, предатель родины! Все время били по лицу, у меня три перелома на лице, 90 процентов зубов выбили… Потом сказали стоять у стены и не садиться.

Они меня били, я падала, они меня поднимали и опять били и руками, и ногами очень сильно. Я постоянно теряла сознание, уже не помню, сколько раз.

Открываю глаза и вижу ботинки. Поднимали за горло, били головой о стенку. Придушат и отпустят. Я упаду, начинают пинать. Не кормили, не давали воды, не водили в туалет».

По словам Александры, истязатели очень хотели, чтобы к ней приехала ее дочь — активистка ДНР, которая отступила вместе с ополчением. Звонили той, врали, что мама в больнице, приезжай, проведай.

Один из них приходил ко мне и говорил — завтра мы возьмем твою дочь, уже завтра она будет здесь. А потом кто-то через стенку начинал стучать, какая-то женщина кричала: «Мамочка, помоги, мне больно!»…Так меня ломали психологически. И поили какой-то белой жидкостью. Теперь я понимаю, что это была какая-то наркота, иначе я бы не выдержала, умерла бы от болевого шока».

По словам бывшей узницы, один из молодых боевиков, родом из западноукраинского Чопа, сжалился над ней и тайком стал носить воду и сало.

«Говорил: бабуля, я тебе принес сало, ты сразу не ешь, и воду экономь, я через четыре дня приду, еще принесу. Салфетки влажные приносил, мне руки обрабатывал, у меня же ногти длинные были, а они мне их сломали, там все загноилось, а он мне обрабатывал. Я

просила его ослабить наручники, потому что очень больно было, и он, пока рядом не было никого, ослаблял. У меня все во рту было переломано, он мне туда тонко нарезанные кусочки сала закладывал. Когда меня забирали в плен, у меня вес был 120 килограмм, а через 19 дней у них я весила 57».

После пыточной Александру перевели в холодное помещение, которое она назвала морозильной камерой. Там Александра пробыла двое с половиной суток. Там заметила в стене характерные дыры и размазанную кровь.

Оттуда ее утащили в какой-то спортзал, где приковали к трубе.

«Там меня уже не били, — вспоминает Валько. — Пошли восемнадцатые сутки, и один солдатик говорит мне, мол, завтра вас повезут на суд. Я до этого просила адвоката, но мне отвечали: „Террористам адвокат не положен“. И показаний я им никаких не давала, потому что не спрашивали ни о чем.

Потом они приносят мне большую миску борща, две миски гречневой каши с мясом, прямо куски гуляша были видны, литровую банку компота, ящик галет, ящик сухариков, и еще добавляют: „Извините, хлебушка нет, без хлебушка кушайте“. Красиво все так положили на табуретку, еще и салфетку постелили.

Уже сейчас, анализируя, что это было, я думаю, что они хотели, чтобы после стольких дней голода я бы накинулась на это все и потом умерла. Но я только компотика попила. Тем более, что рядом со мной очень сильно били парня резиновым молотком, которым плитку укладывают.

Тут эта еда, а тут он весь окровавленный, не своим голосом кричит… Как я могла есть? Потом, когда они ушли, он ко мне подполз, был не в наручниках, и надо было видеть, как он ел руками кашу, сухари за пазуху прятал, говорил, что три дня его в какой-то яме держали. Что с ним стало потом — не знаю».

А 14 февраля Александру, не дав даже помыться после стольких дней, проведенных в нечеловеческих условиях, как и обещали, повезли в суд.

Погрузили в машину, опять скотчем замотали. Когда приехали, подняли в кабинет, а следователь и говорит: ну что мы с бабули этой возьмем? Давайте сделаем ей подписку о невыезде. И я ее сам отвезу по месту жительства. Так и поступили. А на следующее утро я уже была в Донецке. Мне помогли бежать через украинские блокпосты».

Валько поселили в то самое общежитие для беженцев. Первое время она не могла есть, Александру рвало, челюсть была сломана. Но, чтобы не сойти с ума, она работала на кухне, готовила.

В общежитии Донецка, где живут беженцы с оккупированного Донбасса. Фото Алексея Топорова

В общежитии Донецка, где живут беженцы с оккупированного Донбасса. Фото Алексея Топорова

За счет ДНР ей сделали необходимые операции, вставили выбитые зубы. Но на нее навалилась новая напасть — сахарный диабет. И сейчас у женщины темнеют ноги, начинается гангрена…. Инсулин ей в ДНР выдают бесплатно, а вот сопутствующие таблетки стоят денег, и их на пенсию в две девятьсот не больно-то и купишь.

Когда мне делали УЗИ, врачи долго не могли понять, что за шарики у меня вдоль позвоночника, а потом выяснилось, что это сгустки крови под кожей, которые не рассасываются, — рассказала Александра Валько. — Эти люди, что издевались надо мной, хуже фашистов, они отобрали у меня 20 лет жизни.

Но в Донецк они никогда не войдут, против них встанут все, от детей до стариков, все возьмут оружие и не пустят».

В истории этих несчастных женщин трудно поверить. Сознание отказывается смириться с тем, что подобное возможно. Но это — правда. Тяжелая, но правда. И тем, кто любит порассуждать о возвращении Донбасса в Украину, хотелось бы порекомендовать посмотреть героиням этого материала в глаза.

Читайте также: Битва за Георгиевскую ленту в Беларуси (ВИДЕО)

Топоров Алексей

Царьград