Известная пианистка Валентина Лисица, несмотря на коронавирусную пандемию, посетила Донецк и Горловку с концертами, посвященными Дню памяти и скорби по погибшим в Великой Отечественной войне. Как рассказывает она сама, её визиту предшествовали 6 месяцев безвыездного пребывания в Италии, и это было для неё серьезным испытанием, как для любого артиста.

Нам удалось пообщаться с Валентиной Лисицей о Донбассе, политике и влиянии пропаганды на молодые умы. Артистка меня приятно удивила своим откровением, легкостью и доступностью в общении. Что вышло из этой беседы, читайте далее.

— Донбасс в 2015 году и Донбасс сегодня — заметны ли изменения в Республике и как это отразилось на ваших впечатлениях и ощущениях?

— Я родилась в Киеве, жила долгое время за границей и никогда не была в Донецке до произошедших событий в 2014 году. Совершенно ничего не могло подготовить меня к тому, что я увидела, когда приехала сюда.

Мы пересекли границу, и я увидела первые разрушенные здания. Когда шли обстрелы, люди на меня вопросительно смотрели и пытались понять, буду ли я паниковать. А меня это все совершенно не пугало. На YouTube есть видео, когда я играю в Париже, и надо мной взрывается прожектор, а я, не останавливаясь, продолжаю играть. Так что к таким вещам я привычная.

Конечно, я не могу сказать, что мне не было страшно. Я понимала, куда приехала, и что приехала я всего на недельку погостить, а люди в этих условиях живут постоянно.

Все это было, как во сне. Я была в девятиэтажке, мы пили с Гиви чай, мне показали места, где шли ожесточенные бои. Меня тогда еще поразило, что здесь война, обстрелы, а коммунальщики окучивали розы.

С одно стороны — война, и одновременно с этим цветут розы. Здесь хоронят людей, и тут же на улицах все убирают и чистят. А еще я видела где-то пятиэтажный дом, на стенах которого были видны следы от осколков разорвавшегося снаряда, все вокруг разбито, а рядом на клумбе посажены чернобривцы.

Для меня это было погружением в альтернативную реальность. Я тогда подумала о том, какая же все-таки жизненная сила у этих людей.

Сейчас я приехала в Донецк, и опять везде чисто. За европейские зарплаты там (в Европе, — прим. РВ) коммунальщики так не работают. Я не могу сказать, что, например, в Италии не любят свою страну, но они любят её как-то по-своему, а вот здесь эти розы во время войны дают невероятное ощущение.

Я даю мастер-классы для детей в маленьких городках, которые на меня смотрят и мечтают стать однажды звездами. А я тоже на них смотрю и думаю, откуда вы здесь взялись?

Здесь война, смерть, а вы занимаетесь музыкой и мечтаете о популярности. И в этом тоже ощущается невероятна сила духа!

— Поездки на Донбасс отразились как-то на Вашем мировоззрении и творчестве?

— Первый же концерт в 2015 году, который прошел в Донецке 22 июня, — это водораздел моей жизни на до и после.

Музыканты — это шоу-бизнес. Классика, конечно, поганенький шоу-бизнес, но все равно — это сфера развлечений.

Но музыку, которую мы играем, её не нужно понимать, это наша родная музыка, часть нашей культуры. Точно так же, как мы любим старые фильмы, цитируем их, и для этого нам не нужно быть кинокритиками, — то же самое с музыкой.

В Донецке же я сыграла концерт на открытом воздухе, хоть и не в идеальных условиях — на рояле тогда западали некоторые клавиши, — но люди слушали, и ощущалась заряженная атмосфера.

Это был первый момент в моей жизни, когда я играла и понимала, что я здесь нужна, а не просто развлекаю людей.

Это было удивительное ощущение. Когда я вспоминаю этот момент моей жизни, у меня бегут мурашки по телу. После концертов в городах Донбасса я пытаюсь вернуть это ощущение, пытаюсь воссоздать его снова и снова, насколько это получатся.

— На Украине сегодня русскоязычное население находится под прицелом. Один неверный шаг — и ты можешь оказаться в тюрьме. Мне лично довелось пообщаться с женщиной, знакомую которой посадили на 15 лет за хранение русских народных сказок и какой-то книги Достоевского. Здесь не работают права человека, во главу угла ставятся интересы чиновников.

Знаю, что Вы также сталкиваетесь с политическим давлением из-за своей активной жизненной позиции. Что бы вы могли посоветовать тем, кто живет сейчас на Украине, что им делать, как защитить себя?

— Этот вопрос уже давно обсуждается. Я раньше была оптимисткой, ведь на Украине много и адекватных людей.

Я не могу ездить в Киев, потому что я на «Миротворце», а вот муж у родных бывает. Так вот, он говорит, что сейчас на Украине все больше людей, которые между собой разговаривают на русском языке, и чисто на человеческом уровне по этому поводу у него не возникает проблем.

Проблемы начинаются, когда на людей начинают давить.

Взять хотя бы эти вопросы по поводу вступления в НАТО. Я думаю, что люди реально боятся сказать правду. Я ставлю себя на позицию этих людей. А не донесут ли, если я скажу, что не хочу в НАТО и мне нравится Достоевский? Я думаю, так рассуждают многие на Украине сегодня.

По моему мнению, единственный выход — это не ждать, что придут силы, которые сделают Украину нормальной.

Ведь сколько было надежд, когда пришел Зеленский, вроде бы адекватный молодой человек, но во что он превращается? И с каждым разом все хуже.

Украинцам нужно собираться вокруг Донбасса. Может, это начнется с южных областей.

Это как тело, которое рассыпали на мелкие атомы, они летают по всей Вселенной, но в итоге должны собраться вокруг ядра. Так и в этом случае. Помните эти старые карты, на которых Донбасс изображен как сердце России? Вот такое же ощущение должны испытывать сегодня люди на Украине.

Конечно, проблема в том, что обе стороны хотят сделать из Донбасса витрину, но со стороны России есть какие-то опасения, в то время как на Украине, наоборот, ведут агрессивную политику. По моему мнению, Россия не делает то, что нужно в полной мере.

Мне кажется, что это из-за любви к Европе, которая появилась у нас еще со времен Петра I.

А ведь она уже давно не является самостоятельной единицей. Если бы русские смотрели на Европу, как китайцы, которым, если понравилась винодельня в Париже, они её просто берут и выкупают, а Европа в целом для них — это музей с людишками. Но нет, нам хочется, чтобы с нами подружились, нас полюбили, а надо относиться к этому всему наплевательски и заботиться о своих.

— Среди молодежи популярна позиция «я вне политики». Хотелось бы узнать Ваше мнение по этому поводу, можно ли быть вне политики в сегодняшних реалиях?

— Это очень актуальная тема не только для молодежи, а и для интеллигенции. Я говорю таким образом: «Если ты не идешь к политике, политика сама тебя найдет».

Отсидеться на заборе сейчас не получится. Мы живем в эпоху перемен. Ничего не будет так, как раньше. Мы не можем говорить, что сейчас закончится коронавирус, и мы будем жить, как раньше, что когда-нибудь Европе надоест, и она отменит санкции, а в Америке появятся адекватные лидеры.

Мы не должны на кого-то надеяться, а должны делать что-то сами. И именно молодежь должна быть вовлечена в политику. Может, хотя бы на уровне самоуправления.

Я знаю, что есть много хороших инициатив. В ДНР, например, выдают дипломы российского образца, и молодежь Донбасса может ехать жить и работать в Россию, часто дети Донбасса едут на каникулы в российские детские лагеря.

Почему не в обратную сторону? Почему бы не взять этих российских детей, которые сидят и скучают в «Тик-Токе», а когда им рассказываешь о Великой Отечественной войне, они равнодушно тебя слушают, подперев рукой подбородок, и жуют свой гамбургер, и не привезти их на Донбасс? Вот если бы эти дети приехали вот сюда и пообщались со своими сверстниками, сделали что-то вместе — с этого был бы толк.

У молодежи сейчас нет цели. От этого и всякие депрессии. Если вы их не займете целью, кто-то другой их займет.

— Вы такая яркая, харизматичная, с активной жизненной позицией. Вам никогда самой не хотелось стать политиком?

— У меня политика в музыке. Я выражаю свою гражданскую позицию через искусство.

Если бы меня посадили в кресло политика, я была бы сильно честная, а политик — это все же поиск компромиссов. Так что в политике мне не место, мне место на сцене. Повести за собой, вдохновить — это про меня.

— Я знаю, что Вы внимательно следили за историей с навальнятами. К каким выводам подтолкнула Вас эта история и с чем, по вашему мнению, связано их появление в России, возможно, им чего-то не хватает?

— Им всего хватает. Переизбыток всего и скука — причины появления навальнят. Я вам признаюсь, когда были 90-е годы, мы бегали с листовочками — я уже даже и не помню, кто нам их тогда дал, — но мы бегали с листовочками с призывами по школам, в консерватории, нас ловили, и папа меня вытаскивал из милиции, т. к. я была несовершеннолетняя. 

 Я в вышиванке ходила! Была такая же молодая дура, как и эти навальнята.

Отчетливо помню, как менялась пропаганда. У нас появились учебники по истории Украины, причем их печатали в Канаде, и нам рассказывали, что были «круглоголовые землекопы» или что-то в этом роде. Я верила этому, щупала свой череп, чтобы понять, подхожу ли я под описание. Мне так хотелось быть украинкой, потому что это было экзотично. Все русские, а быть украинкой на этом фоне было просто интересно.

Когда мы поехали в Америку, выиграли конкурс с мужем, и как-то так получилось, что нас взяла под крыло украинская диаспора, я знала, что они фашисты, но в то время это воспринималось как-то по-другому. Причина этому — промывание мозгов.

Я помню, как настраивала радио и слушала, что там рассказывали. Однажды я прибежала к маме и говорю: «Вот ты мне рассказываешь про бандеровцев, а там рассказали, как советские военные переодевались в форму УПА* и нападали на мирных крестьян».

Нам промыли мозг. И я была такая же, как эти навальнята.

Однажды мы с мужем были в канун Нового года в Чикаго. Нас под крыло взяла семья очень активных украинцев. Они нас повели в гости к какому-то старичку. У него дома на стенах везде висели фотографии людей в нацистской форме. Мы были, если честно, немножечко в шоке. По нам было это сильно заметно, поэтому в музей они нас уже не повели.

Когда же мы пообщались с внуками этих людей, они посмотрели на нас, на наши вышиванки и спрашивают: «А вы что там и правда так каждый день ходите?» И это прозвучало так, что, мол, вы что там, дебилы? (смеётся).

Мне стало так стыдно, что после этой истории, хоть мы и были бедными студентами, я отнесла эти вышиванки в Армию Спасения.

 — А осознание того, что это все неправильно, пришло к Вам именно тогда? Или все же на смену мировоззрения повлияло что-то другое?

— Нет. Тогда мы были совершенно вне политики. После истории с вышиванками моя украинскость резко закончилась.

Слом произошел, когда начались события на Украине. В 2014. Когда вышли в открытый доступ фотографии захвата консерватории, где я училась. Был сначала шок. Потом мы смотрели, что происходило на Майдане.

Было много информации о погибших, и казалось, что эта информация объективная, но потом я звонила маме, которая была в Киеве, и она мне рассказывала совершенно другие вещи.

Особенно сильно повлияло на меня то, что произошло в Одессе. Можно сказать, что половина семьи у меня из-под Одессы.

Поразило то, как врали, что рассказывали, как радовались и аплодировали. Именно тогда я невольно втянулась в политику. Я начала переводить информацию из различных источников. Мне казалось, что люди просто чего-то не знают, но мне и в голову не могло прийти, насколько далеко может зайти пропаганда.

Просто, когда ты однажды говоришь себе «Стоп! Этого не может быть». С этого момента ты начинаешь замечать все несостыковки в информации. А так, у них складывается логичная картинка для обывателя.

Читайте также: Вместе до победы! Знаменитая американская пианистка обратилась к читателям «Русской Весны» (ФОТО, ВИДЕО)

Юлия Скубаева, специально для «Русской Весны»

*Экстремистская организация, запрещенная в Российской Федерации