Писатель Борис Егоров — о том, чем может обернуться невежество, казалось бы, образованного человека.
Эй! Писатель… липовый. Для начала всегда надо чего-нито умное сказать. Или непонятное. Чтобы сразу было видно — пишет человек образованный.
Плакартный вагон — это миниатюрная модель нашего общества.
Уселся я на свою нижнюю полку, сунул вовнутрь походную сумку и успокоился. Теперь худо-бедно доеду. До возможности понаделать на Мангышлаке очередную порцию дырок-скважин, за которые осенью на моей сберкнижке будет лежать материальное обеспечение моего зимнего хулиганства.
Появился первый сосед. Здоровенный поджарый мужик пролетарского вида. Он буркнул: «Здорово. Если пиво будут носить — толкни, ага?», залез на верхнюю полку и, после тяжкого длинного вздоха, затих.
Второй сосед оказался совсем другой разновидности. Сначала в проходе появился объемистый живот, а потом все остальное. Этот дядя с плохо замаскированной брезгливостью осмотрел все вокруг и осторожно опустился на полку напротив меня. Посидел, посидел, потом снизошел: «Я вас приветствую. Имею честь представиться — доктор исторических наук, профессор Генрих Францевич…»
Фамилия у него получилась как-то невнятно. Я, не вставая, прищелкнул каблуками: «Оч-приятно. Шлагбаум, Абрам Семёныч. Мыслитель». Сверху сосед фыркнул, а мой визави приподнял брови, но промолчал.
Ну, в общем, вагончик тронулся, перрон остался. Едем. Одна верхняя полка так и осталась пустой. Похмельный страдалец отлеживался наверху — пиво так и не появилось. А профессор благоустроился и сходил в туалет, откуда вернулся уже в богатеньком халате. На столик он поставил китайский термос приличных размеров, откуда начал потреблять какую-то черную жидкость. Судя по запаху — кофе с коньяком. Причём коньяку в термосе явно было больше, чем кофе.
В начале полевого геологического сезона у меня всегда бывало состояние кающегося грешника. После хулиганской зимы я сам себе клялся и божился начать новую жизнь. Вот прям сразу.
Профессор явно пришел в благорастворение, ему захотелось общения. Углядев, что у меня в руках Библия, он интеллигентно покашлял: «Уважаемый… Абрам Семенович! Если вы в самом деле мыслитель — как же вы можете читать все эти фантазии?»
Я поерзал спиной — вот ведь народ! Ну, не дадут… посамоусовершенствоваться. Я спустил ноги на пол: «А вы что — не верите в Бога и вечную жизнь?» Профессор изящно развел руки: «Помилуйте, батенька! Ну, как я могу верить в то, что даже умозрительно себе представить не могу? Бог, как и вечность — это понятие непостижимое для человеческого мозга. По крайней мере, для той его мизерной части, которой человек на самом деле пользуется. А вы говорите — вечная жизнь…»
Смотрел я, смотрел на его благообразную физиономию: «А и хорошо, что ты в вечную жизнь не веришь. Стал быть, хватит с тебя и временной. От люльки до гроба. Ежли Господь меня к себе заберет на Святую гору — не будет там такой зануды рядом».
А ему я сказал: «Извините, не расслышал — ваша фамилия не Ванценбах? Знавал я одну даму, Луизу Францевну. Лютеранка, некоторым образом." Наверху опять фыркнули.
А исторического профессора, похоже, с коньяка понесло — он меня и не слушал: «Неужели вы думаете, что Бог, если бы он на самом деле существовал, не смог сотворить в виде человека что-нибудь… поприличнее, чем вот это?» И он кивнул на моего соседа сверху. Я почувствовал, что мое библейское умиротворение начало исчезать. Забродило во мне язычество и желание жертвоприношения.
Не успел я ничего ответить. Сверху свесилась лохматая голова: «Слышь, хмырь! Ты хочешь целым доехать, куда там тебе надо? Поменяйся с кем-нито местами. Пока не поздно».
Сказано это было очень внушительно и правдоподобно.
Что не отнять у этого профессора — дык это хорошо развитого инстинкта самосохранения. Через полчаса на его месте появилась мама с десятилетней дочкой. Я уступил девчонке свою полку, чтобы они с мамой не теснились на одной, и залез наверх вместе с сумкой.
Не вынесла душа поэта. Вез я в подарок своему старшему мастеру две бутылки армянского коньяка. Сказал сам себе: «Прости, Юрий Иваныч, не довез. Не корысти ради…» И мы с соседом, не слезая с полок, потихоньку этот коньяк извели под корень.
Борис Егоров родился в семье советских дипломатов в 1952 году. Учился на факультете журналистики МГУ. Работал журналистом, кочегаром, бурильщиком, матросом, рабом.
С 2012 года живет в Германии без документов, не является гражданином никакой страны. В 2014 году стал победителем конкурса рождественских рассказов портала Lenta.ru. Автор книги «Исповедь раздолбая».
Источник