Украинский неонацист Дмитрий Ярош, бывший лидер «Правого сектора»*, а ныне народный депутат Украины и командир военизированной группировки «Украинская добровольческая армия» дал обширное интервью украинскому изданию «Апостроф», в котором поделился амбициозными планами по военному захвату Донбасса.

Мы размещаем текст интервью полностью.

— Наверное, для вас не секрет, что вас часто критикуют. Как относитесь к тому, что вас обвиняют в недостаточном радикализме, нерешительности, порой — даже в измене идеалам революции (что бы в это понятие ни вкладывалось)?

— Ой, знаете — собаки лают, а караван идет. Сколько всяческого мусора высыпается… Я не на все смотрю, даже свои интервью не просматриваю после того, как они выходят. Мне это неинтересно. Это все — средство.

Всех не осчастливишь, всем не угодишь. Я говорил ребятам, когда только война начиналась: вот увидите, через некоторое время окажется, что нас не было на Майдане, мы ничего не делали.

Потом начнут говорить: «Да они и на войне, неизвестно, были ли», «И где там тот Ярош был? Где «Черный»? Где «Червень», «Тихий», «Шум»?.. Никого не было, то все сказки» и так далее.

Мы и к такому готовы. У нас в гимне украинских националистов есть слова: «Не треба нам ні слави, ні заплати — заплатою нам розкіш боротьби. Солодше нам у бою умирати, ніж жити в путах, мов німі раби». Поэтому мы делаем то, что обязаны делать.

Мы — мужчины, мы — граждане, мы защищаем наше государство. Конечно, не идеально. Очень хотелось бы провести парад победы в Донецке. Зайти, зачистку провести, пройтись по городу, потом в ресторане посидеть, на берегу реки… Хочется. И я для этого все делаю, что можно делать.

— Это же будет рано или поздно?

— Да будет, конечно! Нам бы дожить. Донецк и Луганск мы вернем. И уже довольно скоро. Уже не на десятилетия план, так сказать, а на какой-то гораздо меньший срок.

Нам же, как и всем, тоже хочется, чтобы война завершилась. Когда она закончится — тогда можно и с политикой завязать. Внуков воспитывать, книжки писать. Возможно, так и случится скоро. Помните? «Этот День победы мы приближали, как могли»…

— Но из-за гибридности нынешней войны у нас вряд ли будет какой-то конкретный день, который можно будет считать днем, когда закончилась война.

— Насчет востока, я думаю, такой день будет… Впрочем, какая-то дата будет установлена в любом случае. Это как у нас с днем рождения «Украинской добровольческой армии» произошло. Мы считаем, что это случилось 20 апреля, потому что наш первый бой состоялся именно в этот день. Мы же определенные этапы прошли.

Сначала были группы «Правого сектора», силовой блок. Затем я сформировал ДУК. Далее сформировали уже УДА, на базе подавляющего большинства тех подразделений, которые были в «Добровольческом украинском корпусе»… Соответственно, мы ведем свою родословную с 20 апреля 2014 года.

Возможно, на 20 апреля 2018 года и День победы сделать? Чтобы совместить две даты — чтобы не праздновать много (смеется).

— Хорошая идея! А если серьезно, ваш прогноз о том, что окончание войны — дело не десятилетий, а значительно более короткого отрезка времени, базируется исключительно на интуитивных ощущениях? Или не только?

— Не только. Я же получаю определенную информацию и из-за линии, и по линии фронта.

Понятно, что у меня есть какие-то определенные расчеты относительно возвращения украинской власти на украинскую землю.

При этом, когда я говорю об украинской власти, я имею в виду прежде всего власть украинского народа на той территории. И не отождествляю украинскую власть с действующей властью. Потому что эта власть часто не по-украински, к сожалению, действует.

Хотя я упоминал уже ораторские способности президента. А меня еще Василий Иванишин покойный учил, что очень важно, что именно говорят те, кто наверху находится. В частности, президенты. Если они дают какие-то национальные месседжи — то вся чиновничья вертикаль начинает этому подыгрывать.

Так уж устроена государственная система. Чиновники даже могут в сердце совсем не разделять всего этого — но все равно тогда они работают на народ и государство. Потому что есть указание, и оно, так или иначе, выполняется.

Поэтому это все очень хорошо. Я понимаю, что молодежь этого уже не понимает, но для меня как для человека, который поднял сине-желтый флаг в апреле 1989 года у себя в Каменском, очень важно, что сейчас, особенно после революции, происходят декоммунизация, украинизация, переименование топонимов и так далее. Для меня это очень важно.

Читайте также: Неожиданно: ВСУ заявили о полном контроле над Донецким аэропортом (ВИДЕО)

Я ради этого жил — и я вижу результат, так сказать. А вот молодежь уже на этом вырастала, потому что они уже в независимом государстве родились. А я помню, как не мог объяснить детям, почему в моем городе стоят памятники Ленину, Дзержинскому.

Моей дочке Насте сейчас 23, а в свое время она, еще маленькой, спрашивала: «Папа, а что это оно там стоит?»

А я говорю: «Он детей жрал». Потому что как ты ребенку объяснишь?

И ребенок спрашивает: «О, так а зачем же он здесь?» А теперь нет. Ни Ленина, ни Дзержинского. Это тоже результат.

К сожалению, наша власть не всегда понимает значение символов. Не только центральная власть. Я и с мэрами или губернаторами общаюсь все время и слышу, что у них более прагматичные соображения. Прагматичный подход, как они это называют.

Но на самом деле символы и символизм играют ключевую роль. Люди даже воюют за символы. Они не воюют за деньги. Они подвиги не за деньги совершают. Ибо что такое жизнь и что такое деньги, когда на грани стоишь?..

Все воюют за символы: за флаг, за гимн, за будущее детей — потому что это тоже символ для подавляющего большинства людей. Поэтому когда мне говорят, что можно было деньги кинуть не на переименование Днепра, к примеру, а на дороги, я с этим не согласен. Даже мой хороший друг Борис Филатов не понимает до конца всю силу символов.

Сейчас, смотрю, Андрей Денисенко начал хорошую кампанию за переименование области из Днепропетровской в Сичеславскую. Это же конституционная норма, там сложный процесс.

— Почему именно Сичеславскую?

— Он объясняет абсолютно логично, что на территории нашей области из восьми сечей было пять. Соответственно — Сичеславщина… И есть исторический прецедент во время освободительной борьбы, когда официально не переименовали, но неофициально называли Екатеринослав Сичеславом. Это абсолютно нормальные вещи — и все это, безусловно, надо делать.

То есть каждый должен своим заниматься. И что толку от моего радикализма? Я свой радикализм на войне проявляю. Что может быть более радикальным, чем уничтожить врага? Ничего! (смеется)

А покричать, покритиковать — это есть кому. В государстве так много этого добра, что ой-ой-ой… Посмотрите, сколько активистов появилось разных.

Чего-то до революции вообще не видно было никого, а тут такими активистами все стали!.. И экологические контроли, и казаки, и правозащитники… То «тайные тюрьмы СБУ» найдут, то «застенки «Правого сектора», то еще что-то придумают — и начинается крик.

— Недаром же существует поговорка «два украинца — три гетмана».

— Вот как раз в «Украинской добровольческой армии» мы с этой проблемой справились элементарно. Четкая иерархия, структура, подчинение, авторитетные командиры, потому что в авторитарной добровольческой структуре только авторитетный командир может командовать. В этом мы от ВСУ очень отличаемся, кстати.

Люди бесхарактерные и так далее у нас командовать не могут. Поэтому и уровень боеспособности таких подразделений выше. Ибо это хребет, на котором все держится.

Люди могут меняться, но когда есть командиры и они все в команде работают — это супер. У меня лучшая команда, я считаю. Я верю им всем, я их люблю всех… Комбат «Черный», комбат «Червень», «Тихий», «Вольф», «Шум», Яна Зинкевич, куча командиров, которые под ними и которых я знаю и ценю… Вот реальное фронтовое братство.

Это люди, объединенные идеей, едиными принципами, авторитетом. И если у кого-то одного возникает проблема — остальные собираются вместе и решают ее.

Я бы хотел, чтобы и Вооруженные силы Украины именно такими были. А то я так смеялся, когда президенту написали текст — и он читает, что у нас теперь в ВСУ — все добровольцы. Ведь они добровольно контракты подписывают — значит, добровольцы… Они так и не поняли, что добровольцы — это явление, которое не так легко сделать.

И если ребята в начале войны воевали в «Айдаре», в «Азове» и так далее, а сейчас уже три года служат на контракте — они уже не являются добровольцами. Сейчас, говорят, на передке рядовой получает от 17 тысяч гривен в месяц. Там уже мотивация не добровольческая, там уже финансовая мотивация. Это уже контрактник становится — и с добровольцами это совершенно не связано.

— Да, но мне кажется, довольно сложно такую махину, как ВСУ, удерживать мотивацией, присущей добровольцам — особенно если уже два года война ведется исключительно позиционная, а продвижение вперед и освобождение оккупированных территорий осталось в 2014–2015 годах.

— Сложно. Но возможно. Это, опять же, зависит от командного состава. Хотя, конечно, наша добровольческая армия — это очень маленькая структура. Она управляема, в ней можно нормально управлять. И я понимаю, что управлять структурой, которая насчитывает 200 тысяч человек — однозначно сложно.

Я могу назвать десятки офицеров, которые на войне стали героями, поднялись в звании, учатся в академии — тот же «Адам» (герой Украины Евгений Меживикин), «Кощей» (Дмитрий Кащенко, командир танкового батальона 93-й бригады), Олег Микац (бывший командир 93-й бригады, сейчас — командующий ОТГ «Луганск»), много других ребят, с кем я воевал, видел, что они могут, и знаю, какими авторитетными для своих подчиненных командирами они были.

И самое важное, чтобы их не на задворки позасовывали неизвестно куда, а чтобы они возглавляли реальные боевые подразделения. Потому что они уже под себя будут формировать структуры и людей подбирать соответствующих.

Крайне важно дать офицерам ВСУ больше возможностей проявлять инициативу. Потому что безынициативность приводит к деградации, к потере авторитета и так далее.

Тем временем в нашей армии я наблюдаю «совок». Я понимаю, что тому же [главе Генштаба ВСУ Виктору] Муженко трудно работать на этом уровне, потому что найти уровня стратегического мышления генералов в армии, которая разрушалась десятилетиями, очень трудно. Это объективная проблема.

Поэтому стоит рисковать, поднимать тех ребят, кто себя на этой войне проявил. Пусть он майор будет — но если он грамотный, то его надо уже в Генеральный штаб вводить, а не какого-то паркетного толстопузика держать возле себя.

Исключительно потому, что этот толстопузик — генерал, в свое время он три года был командиром взвода, пять лет командовал ротой, рос, рос, рос и, наконец, дорос. Это не метод формирования армии.

— А в чем метод?

— Израильская армия — отличный пример. Когда они формировались из ничего практически. Раз, раз, раз — и появилась армия. Хотя там, конечно, такая американская помощь и материальная, и по вооружению идет, что нам и не снилось. Но при всем это — армия, где есть инициатива, где командир первым идет в бой, а не просто сидит где-то и так далее.

Читайте также: Руководство «АТО» ждут кардинальные перемены (ВИДЕО)

И мы можем такую армию построить. Просто нашим генералам надо научиться рисковать. И давать соответствующие возможности для офицеров, стоящих ниже. Пусть они себя проявляют! Дайте им свободу в действиях просто!

Порой я слышу, что майоры в окопах сидят, чтобы контролировать, чтобы боец не выстрелил в ответ во время режима прекращения огня. И такие случаи бывают!

Хотя мне очень понравилось, как в Facebook командир 128-й бригады Собко писал: вставайте в ряды 128-й бригады — у нас нет запрета на открытие огня (смеется). Нормальная инициатива, кстати! Комбриг адекватный и правильно все делает.

— У них еще один лозунг есть, с помощью которого они призывают людей идти в 128-ю бригаду на контракт. «Сепары сами себя не убьют».

— Конечно. Хотя это не совсем правильно (смеется). Частенько у них разборки происходят — и они друг друга довольно резво валят. Поэтому я бы поспорил.

Читайте также: А детей почему не убило? — реакция украинского «патриота» на вчерашний обстрел Горловки (ФОТО)

*Запрещенная в России экстремистская группировка