ТИМАКОВ Владимир
Является ли моногамия нашим видовым признаком?
Всё чаще приходится слышать, что семья скоро отомрёт. Не только активистки Femen и либеральные публицисты, но и демографы заявляют о неизбежном завершении семейного периода в развитии человеческого общества. Например, Сергей Захаров ещё десять лет назад предсказывал: «точка невозврата» к прежней модели брака для России уже близка» («Полит.ру», 2 ноября 2006). Правда, с тех пор в нашей стране, вопреки прогнозам, стали реже распадаться семьи и уменьшилась доля детей, рождённых вне брака. Но никто не поручится, что реставрация семейных ценностей последнего десятилетия — это устойчивая тенденция, а не временное явление.
Так что же такое семья, пожизненный союз мужчины и женщины? Является ли она неотъемлемой характеристикой человека, вечной ценностью,- или это всего лишь одна из временных, исторических форм социального существования, вроде безвозвратно ушедшего в прошлое крепостного права или феодального вассалитета? Иначе, если выразить тот же вопрос на языке биологии: является ли моногамия видовым признаком Homo Sapiens?
В популярных статьях, сравнивающих моногамию человека и животных, можно прочитать, что для людей семейная верность «стала господствующей формой в обществах, явно или неявно придерживающихся христианской морали» (Е. Н. Панов, «Бегство от одиночества»). Или найти вот такие строки: «Люди не считаются моногамным видом. Это может показаться несколько шокирующим для Запада, где на протяжении веков культивировался институт брака» (Scottie Westfall, «Natural History»). Выходит, прочные союзы одного мужчины с единственной женщиной — явление в человеческой истории краткосрочное? Они стали считаться нормой только с появлением христианства и только или преимущественно в западных странах?
Там же, у Вестфолл находим предположение, что моногамия «никогда и не существовала, пока люди не „доросли“ до сельского хозяйства и чётко определенных прав собственности и прав на наследование имущества»… Сразу вспоминается классик марксизма Фридрих Энгельс с его «Происхождением семьи, частной собственности и государства». Его в советских ВУЗах проходили в обязательном порядке, на первых часах истмата. Мало кто оспаривал представления Энгельса о том, что в каменном веке прочных семейных связей не возникало, первобытные люди спаривались с кем попало, повсюду царил некий «сексуальный коммунизм» — все женщины и мужчины общие. Это потом уже, на более высокой ступени эволюции появилось представление о собственности, в том числе о собственности на полового партнёра. В такое первобытное распутство верилось легко: какой морали можно ожидать от «бескультурных дикарей»?
В классическом истмате семья тесно связана с категориями собственности и наследства. Такими идеалистическими понятиями, как симпатии, любовь, привязанность, взаимная забота философы-материалисты пренебрегали. Хотя, если при создании семьи главную роль играет не любовь, а совместное управление имуществом, то куда более прочные семейные отношения должны возникать не между мужчиной и женщиной, а между пайщиками акционерного общества или учредителями ТОО!
В то же время у животных, которым нет никакого дела до наследственного права и до имущественных институтов, моногамная семья отнюдь не редкость. Известно такое понятие, как «лебединая верность» — неспособность одной из птиц-супругов продолжать жизнь в случае смерти своего партнёра. Животных-моногамов часто ставят в пример людям, восхищаясь степенью их супружеского самоотречения. Очевидно, что в этих случаях прочная и верная семья имеет отнюдь не социальную, а более глубокую, естественную природу, — которая буквально заложена на генном уровне. Чем же первобытные люди хуже лебедей, что им для создания семьи обязательно совместное имущество подавай?!
Правда, социальные механизмы поддержания верности у животных тоже работают. Волки, например, строгие моногамы, и практикуют жестокие методы коллективного наказания за супружеские измены. Загулявшую волчицу вместе с волком-«казановой», застигнутых на месте преступления, стая может загрызть насмерть.
Достойно внимания то, что моногамия очень широко распространена у птиц, а у животных намного реже. Но, — чем умнее животные, тем чаще у них встречаются прочные семьи. Так, моногамны волки, лисы, медведи, многие виды дельфинов и китов, слоны, некоторые виды обезьян — интеллектуальная элита животного царства!
Биологическая причина такой зависимости легко объяснима. Семейная верность необходима тем видам, где малыши не могут с первых дней появления на свет сами добывать пищу. Чем труднее самке в одиночку вырастить детёныша, тем нужнее ей поддержка самца, тем активнее эволюция работает в пользу крепкой семьи. Отцы-гуляки, не заботящиеся о своём выводке, рискуют не передать своих распутных генов следующим поколениям — матери-одиночке трудно уберечь брошенных таким папашами детёнышей. Зато вырастут дети верных отцов, которых самец и самка будут защищать и кормить вместе — и унаследуют от них «гены верности».
Для птиц, высиживающих яйца, крепкая семья с заботливым отцом является необходимым условием для выживания. Птичья мать-одиночка буквально разорвётся между гнездом и поиском корма: или яйца остынут, или голод замучит. Для живородящих зверей всё выглядит проще: мама спокойно кормится на пастбище, пока носит детёныша в животе, а малыш после рождения тоже имеет постоянный источник питания в виде маминого молока. Поэтому у млекопитающих моногамия редка, кормящая самка справляется без самца.
Однако это правило перестаёт действовать для видов-интеллектуалов. Чем умнее зверь — тем больше у него объём мозга, тем крупнее должна быть черепная коробка. А рожать большеголовых — занятие мучительное и рискованное, чреватое гибелью матери. Поэтому умные звери вынуждены рожать «недоносков», то есть совсем слабых и беспомощных детёнышей, которым предстоит ещё долго расти вне маминой утробы.
Долгое детство — неизбежная плата за большой мозг. Чем дольше растёт мозг, тем позже приходит самостоятельность. Чем умнее животное — тем длиннее период его детства. Для того, чтобы умный зверь-большеголовик стал взрослым и независимым, ему нужны долгие месяцы и даже годы материнской опеки. За это время у матери могут появиться новые дети, ещё и ещё. Без помощи отца она такой выводок не убережёт, не выкормит. Вот почему моногамия — частый признак умных зверей.
Конечно, не все звери-моногамы формируют семью в человеческом понимании. Медведь, например, закрутив недолгий роман с медведицей в период гона, потом живёт отдельно от семьи. Но даже при этом медвежий самец охраняет территорию, на которой кормятся его потомки, регулярно оставляет для своей «бывшей» падаль, останки добычи. В человеческом понимании медведь — «исправный алиментщик». А с точки зрения биологии принципиально, что отдельно живущий медведь не заводит романов на стороне (как минимум, пока вырастут медвежата), то есть не распыляет свой родительский вклад на нескольких медведиц, потому и считается моногамом.
Нельзя отрицать, что у моногамных животных, так же, как у людей, случаются измены. Чемпионом по верности считается прерийная полёвка, которая после первой же встречи с мышкой противоположного пола «влюбляется» без памяти и хранит верность до самой смерти, в прямом смысле не желая видеть никого другого. Правда, вся эта «любовь до гроба» у полёвок длится менее года — ведь мышиная жизнь коротка. Поэтому сравнивать с прерийной полёвкой волков, а тем более слонов или людей не совсем честно — это соревнование в разных весовых категориях. Одно дело — сохранить верность с весны до осени, совсем другое — не разлучаться на протяжении шестидесяти-семидесяти лет. Поэтому неудивительно, что у моногамов-долгожителей случаются загулы. Но для нас важно, что такие хождения налево не являются нормой, скорее — исключениями из правил. И биологические инстинкты, и социальные правила поведения работают против измен. В животном мире, как и в человечьем, изменников ждут ревность, порицание, наказание — вплоть до описанного выше съедения заживо по законам волчьей верности.
Да, в мире не бывает идеальных кристаллов — в любой кристаллической решётке находятся дырки и вкрапления. Нет в мире идеально чистых веществ — всюду, хоть в малейших объёмах, попадаются примеси. И всё же мы отличаем кристаллы от аморфных масс, а чистые вещества — от смесей. Точно так же не бывает идеальной моногамии — у любого моногамного вида случаются интрижки на стороне, случаются «треугольники», иногда семьи распадаются и создаются снова. Но всё равно образцом поведения для моногамных животных остаётся пара, объединяющая родительские усилия для воспитания потомства. Так же, как у людей.
Современная антропология накопила немало материалов, подтверждающих, что предки человека стали моногамными давным-давно, когда ни о какой собственности и наследственном праве речи не могло быть (смотри, например, А. В. Марков «Обезьяны. Кости и гены»). Если бы наши прародители беспорядочно совокуплялись в первобытном стаде, как казалось господину Энгельсу, они бы попросту выродились. Ведь в палеолитических группах было всего по нескольку десятков человек, все они являлись близкими родственниками. А связи между родственниками, как известно, вредны для потомства. Поэтому обычай находить невесту в соседней группе и хранить ей верность, не отвлекаясь на сестёр и кузин своей общины,- должен иметь очень древние корни.
Сейчас среди биологов крепнет убеждение в том, что именно моногамия и супружеская верность сыграли решающую роль в появлении Человека Разумного (смотри, например, Оуэн Лавджой, «Истоки человечества» — тот самый Лавджой, который отыскал первого австралопитека). Как связаны верность и разум, спросите Вы?
Во-первых, потому, что чем умнее становились люди — тем длиннее их детство, а растить детей без заботы отца очень трудно, соцзащиты в далёком прошлом не было! Ум и отцовская привязанность к семье развивались параллельно.
Во-вторых, потому, что моногамия вводила совсем иные критерии выбора спутника жизни — по принципу ума и заботы.
В полигамных, гаремных стаях, характерных для горилл, и отчасти для шимпанзе, все самки достаются самому сильному самцу. Здесь работает принцип: сила есть — ума не надо. Главное — прогнать или запугать всех соперников. Поэтому эволюция у шимпанзе и особенно у горилл стала работать в пользу максимальной брутальности. Потомство оставляли самые грозные «мачо», с огромными бицепсами, бочкообразной грудью, шишковидным гребнем на черепе и устрашающим рёвом.
У предков человека, наоборот, не агрессивные самцы-победители выбирали себе самок, а самки выбирали самцов, чаще других находивших и приносивших избраннице ценные съедобные подарки. Для того, чтобы отловить к столу своей подруги рыбу или расколоть для неё орех требовался недюжинный ум — обычной обезьяне такая операция не по плечу. Преимущество получали умные. А ещё требовалась любовь, крепкая привязанность — ведь только ради очень дорогой партнёрши примитивный обезьяночеловек мог отказаться от лакомой трапезы и не сожрать добычу в одиночку!
Когда мы слышим, что человек произошёл от обезьяны, в воображении сразу возникают наши ближайшие генетические родственники — гориллы и шимпанзе. И задаётся законный вопрос: что же от них сегодня ничего человекоподобного не происходит? Но, если говорить строго, Человек Разумный произошёл вовсе не от гориллы и не от шимпанзе. Данные, накопленные генетикой приматов, позволяют утверждать, что несколько миллионов лет назад у нас действительно был единый предок, — но он по ряду признаков стоял, пожалуй, выше горилл и шимпанзе. По крайней мере, он был прямоходящим.
Одна часть этих древних обезьянолюдей предпочла гаремный образ жизни, где преимущества в размножении получали самые звероподобные — и в буквальном смысле озверела. Похоже, что по сравнению с нашим общим предком гориллы и шимпанзе впрямь деградировали. По крайней мере, они снова опустились на четвереньки. Ведь эти приматы — единственные четвероногие, которые при хождении опираются не на ладони, а на костяшки пальцев. Это примета того, что их предки прежде ходили на двух ногах, а потом встали на карачки — но руки оказались коротковаты для четвероногого хождения, пришлось ещё и пальцы подставлять.
Поэтому расхожая шутка, — «не человек произошёл от обезьяны, а обезьяна от человека», — не лишена биологического смысла. Точнее говоря, гориллы и шимпанзе произошли от тех пралюдей, которые не захотели хранить супружескую верность.
Другая часть общих предков предпочла ставшую для нас привычной парную семью — и стала эволюционировать в сторону человека. Придирчивый выбор умных и заботливых спутников жизни, последующая совместная забота матери и отца о потомках позволяли выращивать всё более и более умных детёнышей, со всё более длинным детством и всё более крупным мозгом. Так в итоге появился Человек Разумный.
Короче говоря, супружеская верность не выдумка священников. Человеческой моногамии миллионы лет. Христианская мораль полностью соответствует человеческой природе. Выражаясь языком религии, христианство обращается к вечным ценностям, которые Создатель заложил в душу человека. Переходя на язык биологии, христианство опирается на те генетические начала, которые вытянули нас из «звериного вчера» в «человеческое сегодня», и, хочется верить, поведут дальше, в ещё более человеческое завтра.
Кстати, в тех обществах, где религия признаёт иные формы семьи, — например, многожёнство у мусульман или многомужество у гималайских народов, — всё равно преобладают обычные моногамные пары. Гаремы являются забавой знати, а подавляющее большинство мусульман, так же, как и мы, всю жизнь живёт с одной женой, подавляющее большинство гималайских женщин — с единственным мужем.
Семья, созданная одним мужчиной и одной женщиной, сохраняющих верность друг другу и вместе растящих детей — это общечеловеческая ценность. Для всех культур, на все времена. Это суть человеческой природы. Это, если угодно, видовой признак Homo Sapiens, Человека Разумного.
Разрушение моногамной семьи, легализация новых, экзотических форм сожительства противоречат человеческой природе. По сути, это попытки трансформировать человека в иной биологический вид, копание в уцелевших звериных истоках. Нелепо считать такие перемены прогрессом. Это регресс, поворот к обезьяне.
Не думаю, что подобные новации имеют триумфальную перспективу. Если человечеству суждено развиваться, а не вырождаться, его генеральной стратегией станет сохранение семьи, совместная ответственность обоих родителей за своих детей и внуков.