БЕСЕДИН Платон
Пётр Павленский удивлял. Теперь пришло время удивляться ему самому.
Из французской тюрьмы скандальный художник написал письмо, почти исповедь. Текст опубликовал Марат Гельман. Там есть и такие строки: «Ведь эти суды принимают решение в лишении человека свободы. Для большинства это решение оказывается судьбоносным. В моей жизни было порядка полусотни судебных заседаний, но ни одно из них не было закрытым. Даже суды по психиатрии были открыты в части оглашения приговора. Так что здесь ситуация оказалась чудовищно дикая, и ты сам понимаешь, что с этим необходимо бороться».
Есть такое выражение — святая наивность. В случае Павленского уместнее использовать — грешная наивность.

Уезжая в Париж, он, похоже, и, правда, не знал, что все эти разговоры о свободе и нонконформизме в Европе — не более, чем часть обязательного лицемерного ритуала. Нечто похожее испытал в Европе и другой скандальный арт-представитель — Олег Воротников, лидер арт-группы «Война». Его вместе с женой и детьми выставили из предоставленного активистами общежития в Швейцарии. И арт-деятели, покинувшие, как им казалось, жестокую Россию, едва ли не запросились назад.
В случае Павленского всё несколько изящнее, нежели у «Войны». При всей одиозности его перформансов в них, действительно, прослеживается связь с традицией современного искусства. И прибитые к брусчатке яйца, и зашитый рот, и акция «Туша» — это, по меньшей мере, впечатляет.
Мощным оказался и образ горящей двери на Лубянке.
Повторяю, это сильно, если смотреть с точки зрения современного искусства.
Когда же Павленский устраивал подобное, европейская пресса — в том числе и французская — рукоплескала и рассыпалась в комплиментах, при этом, к слову, не слишком оригинальничая. Западные журналисты, эксперты, арт-деятели представляли Павленского в роли жертвы, которую подавляют и преследуют в кровавой тоталитарной России.
Художник был обречён покинуть Родину.
Согласитесь, история не нова — от неё веет диссидентским духом. Собственно, Западу художник (писатель, режиссёр и иже с ними) в России и нужен сугубо как идейный таран против существующей политической системы, как агнец на заклание людям с дубинками. Без этого он мало кому интересен. Понимание же данного факта у самого художника приходит лишь тогда, когда он покидает Россию и переезжает на расхваливавший его Запад.
И вот тут у него появляется почти экзистенциальный выбор: либо замолчать и попытаться встроиться в существующую систему, либо продолжить гнуть свою линию. Чаще — намного чаще — выбирают первое.

Хотя в своё время Александр Исаевич Солженицын, получив Нобелевскую премию за вскрытие бесчеловечной красной системы и переехав в США, в определённый момент вдруг не стал молчать, а стал учить Запад, как правильно жить. И его интервью, и речи там — заявления смелого человека, не пожелавшего молчать за предоставленные дивиденды. Подобного Запад Солженицыну не простил. Иосиф Бродский, к слову, не стал выступать в защиту соотечественника, хотя мог, но он готовился к получению своей Нобелевской премии.
Ни в коем разе не сравниваю фигуры Солженицына и Павленского (это было бы странно и даже смешно), но Пётр, как и Александр Исаевич, изначально выбрал путь обречённого, перебравшись на Запад. Его акция с поджогом дверей Банка Франции — ход не менее сильный, нежели аналогичный поджог на Лубянке, однако в современном искусстве многое, если не всё зависит от осмысления, интерпретации.
Павленского на Западе не просто не поняли — его осудили. И те, кто ещё недавно пел оды его смелости и таланту, занял прямо противоположную позицию. Павленский перестал быть талантом, гением, мессией современного искусства, а превратился в банального рецидивиста и психопата. Его упаковали, а после судили. Реплики «восхищаюсь его талантом и мужеством» сменились на «дайте 10 лет каторги в Сибири».
Ведь хулиганить можно только в России, но не в Европе. И политические преследования бывают тоже исключительно в России, а в Европе — самый честный и справедливый суд.

И можно было по-разному относиться к Павленскому до его переезда в Париж, но нельзя не уважать его за мужество и принципиальность (что, впрочем, не отменяет расшатанности его психического состояния). Одним поступком Пётр лишний раз ярко и убедительно продемонстрировал всё фарисейство и лицемерие европейской системы — и западных ценностей, и западных оценок, и западных судов.
Все эти разговоры о свободе и самовыражении оказались, как говорили раньше, для лохов. А ходить можно исключительно по струнке, выполняя все правила и предписания. И об этом, собственно, уже заявляли десятки западных режиссёров, художников, писателей, приезжавших в Россию и говоривших: «У вас тут свободы, на самом деле, куда больше, чем у нас».
Судьба Павленского во Франции описывается хрестоматийными пушкинскими строками: «Его пример — другим наука». У нас ведь так любят с кислыми или, наоборот, яростными физиономиями рассказывать о тоталитаризме, ущемлении свободы слова и права на самовыражении, задавленной демократии и лютых судах (отчасти, впрочем, это верно), при этом добавляя: «А вот у них, на Западе…»
А что у них-то?
Та же беда, а бывает, как в случае Павленского, да и не только его, ещё хуже. И тогда наши поборники прав и свобод резко умолкают.
Вот и Марат Гельман, агонизирующий восторгом от поджога дверей на Лубянке, весьма сдержанно отреагировал на аналогичный поступок Павленского в Париже. Просто он знал, что и как обстоит на самом деле, а Пётр, похоже, растворился в своей грешной наивности.
И, конечно, делать с этим, как требует того Павленский, никто ничего не будет. Все в курсе — и всех всё устраивает. Ну, кроме отдельных талантливых сумасшедших, думающих, что на Западе они кому-то нужны вне идеологической войны. Однако и им быстро объясняют, что упражняться в скандальных перформансах надо только в России и только под дубинками ОМОНа, иначе искусство не имеет никакой ценности, а лишь — справку с диагнозом или выписку из приговора суда.

Источник