СОКОЛОВ Максим
Речи в защиту притянутого к Иисусу режиссера К. С. Серебренникова в основном сводятся к следующему:
а) все обвинения против Серебренникова — гнусные наветы, он чист и никогда не погрешал против законов и финансовых инструкций;
б) если даже и погрешал, то потому, что при скрупулезном соблюдении действующих правил вообще невозможна какая-либо деятельность в сфере театра, кино (а впрочем, вообще всякая деятельность), погрешают абсолютно все, а притянули одного Серебренникова и его подчиненных;
в) Серебренников — гений, слава России, «его творчество каждый день делает сотни тысяч людей счастливыми» (доподлинная цитата), вследствие чего какие-либо претензии к нему со стороны органов вообще непозволительны — очевидно, статус гения предполагает абсолютный правовой иммунитет.
При обсуждении гениальности режиссера, вообще говоря, встречаются разные мнения, но в любом случае, казалось бы, вопрос о том, нарушил Серебренников закон или, хотя и нарушил, но все так делают, не имеет отношения к степени его таланта.
В общем-то это так, но необходимо известное уточнение.
Утверждение, что Серебренников — гений, может иметь тот смысл, что театр для него — все, и в театр он не воровать пришел, а ставить спектакли, в этом смысл его жизни. Действительно, вопрос о мотивации может быть значим. Возьмем какого-нибудь эффективного менеджера, возглавившего региональную электросеть или ЖКХ, после чего поселившегося на Лазурном берегу и роскошествующего на доходы от провинциального коммунхоза — такие случаи встречаются. Очевидно, что в электросетях и ЖКХ эффективного менеджера интересуют исключительно деньги, а все это провинциальное хозяйство — его хоть волки кушай, ни малейшего интереса тут нет.
Тогда как с большинством режиссеров дело иное. Кроме денег (которые кто же не любит) есть не менее и, возможно, даже более важная вещь — магия искусства, возможность чувствовать себя демиургом. Хотя степень таланта здесь не очень важна. Гениальный Серебренников и не столь гениальный Евгений Александрович, режиссёр народного театра, решивший замахнуться на Вильяма нашего Шекспира, в смысле демиургической страсти равны. Графоманам — к сожалению, в русском языке нет слова с подобным смыслом, относящееся к творцам в области несловесного искусства — муки и соблазны творчества присущи не менее, чем признанным гениям.
Тем не менее разница между эффективным менеджером и хотя бы даже Евгением Александровичем, режиссёром народного театра в плане мотивации очевидна. Последний — в отличие от первого — пришел в народный театр замахиваться, а не воровать.
Но отсюда и свойственное демиургам презрение к бухгалтерии. Демиург вызывает к себе директора и требует — причем немедля — предоставить ему потребные для реализации творческого замысла предметы бутафории, а как директор проведет предмет по финансовым ведомостям — это не мое дело. «Потемкин (светлейший тоже был демиургом, плохо ладившим с ФЗ № 94. — М. С.) послал однажды адъютанта взять из казенного места 100 000 рублей. Чиновники не осмелились отпустить эту сумму без письменного вида. Потемкин на другой стороне их отношения своеручно приписал: дать е… м…».
Все это так, но и для суда, и для широкой общественности и вообще для любой аудитории, кроме совсем уже узкого круга своих, такая аргументация будет мало доходчива. Суд, да и широкая публика не оперируют понятием «гений».
Принадлежащих к узкому кругу ни в чем и убеждать не надо, для них художник по определению прав, а власти неправы. Что же касается всех прочих, в том числе судейских, в случае с ними такая экстатическая аргументация скорее контрпродуктивна.
Причем эта ошибка повторяется из раза в раз.
Еще во время первой чеченской войны из борцов за мир, протестующих против жестокостей, чинимых федералами (так именовались русские солдаты), клещами нельзя было вытянуть фразу «Да, Дудаев (Басаев etc.) мерзавец и бандит, но нельзя же так». Нет, с той стороны были исключительно светлые борцы за свободу.
В 2000 г., когда запутавшийся в надежных схемах вождь уникального журналистского коллектива В. А. Гусинский был взят под стражу, общественность рисовала его в красках, чрезмерно приторных даже для святочного ангела. Он даже был поименован светильником разума. К счастью, у светильника хватило разума, чтобы понять: лучше тихо выйти, чем громко сесть, и с этим разумным подходом он тихо отбыл в испанскую Марбелью.
В 2003 г. М. Б. Ходорковский тихо выйти не захотел, и общественность долго настаивала на том, что ЮКОС — самая прозрачная компания и священный старец Ходорковский пострадал именно за свою сверхъестественную прозрачность.
В 2012 г., когда предметом разбирательства стал концерт на амвоне Храма Христа Спасителя, пафос общественности был не в том, чтобы отпустить заигравшихся дур, но в неистовом возвеличивании концертировавших дам, оказавшихся красой и гордостью России.
В 2015 г., когда П. А. Павленский (ныне скрывающийся в Париже от обвинений в изнасиловании) поджег дверь здания ФСБ, культуртрегер М. А. Гельман писал: «Очевидна символика: двери Лубянки — это врата ада, вход в мир абсолютного зла. И на фоне адского пламени стоит одинокий художник, ожидая, пока его схватят… Фигура Павленского у охваченной пламенем двери ФСБ — очень важный для нынешней России символ, и политический, и художественный».
То есть защитительная тактика общественности единообразна. Вместо лукавого «Да, фигурант не во всем прав, но нельзя же так, надобно и снисхождение иметь» — принципиальное и остро-идеологически боевитое «Закричали все в один голос, и около двух часов кричали: велика Артемида Ефесская!» (Деян.19,34).
Результат величания Артемиды Ефесской единообразен — «Понтий Пилат уже собирался отпустить странствующего проповедника, но тут из толпы вышел адвокат Фейгин».
Столь непоколебимая и необучаемая приверженность блестящей защитительной тактики славного адвоката заставляет действительно беспокоиться за судьбу режиссера. Если он все же сумеет отделаться легким испугом, то не прогрессивная общественность будет в том виновата. Она-то делает все, что в ее силах, чтобы неприятности, уготованные К. С. Серебренникову, вышли по полной программе.

Источник