Боевик Анатолий Виногродский (кличка «Гал») был командиром карательного батальона «Донбасс» после одиозного Семена Семенченко, решившего монетизировать свою известность, избравшись в Верховную Раду. Именно под его руководством «Донбасс» изображал сражения под Широкино в то время, когда война перешла в позиционную стадию.

Скандально известный батальон, который два года входил в состав Нацгвардии, снова перешел в добровольческое состояние. В связи с этим Виноградский, или, как он сам себя называет, «подполковник в отставке», рассказал украинским журналистам, почему называет высшее военное руководство Украины предателями.

— Вы донецкий?

— Киевский. Киевлянин. Здесь родился и вырос. До Революции достоинства работал финансовым директором различных предприятий. Последним было «Украинское машиностроение». Это управляющая компания у которой было два завода в Ровенской области. С донецкими мы работали до войны.

— А как Вы попали в «Донбасс»?

— Как доброволец. Я по первой специальности вообще-то военный, закончил Калининградское военно-морское училище. В 1992 году, когда понял, что разваливают флот, — решил уйти по сокращению. И с 1992 года я на военной пенсии. Но работал, естественно. И когда эта заваруха началась, я 7 марта пошел в военкомат, попросил, чтоб меня призвали. Мне сказали: 55 лет, — отдыхай. Ну и я начал искать другие способы выполнить свой гражданский долг. И нашел.

— А почему именно «Донбасс»? Были же и другие батальоны.

— Например, какие, которые были на слуху?

— Ну, тот же «Айдар», например.

— Мой товарищ служил в Айдаре… У меня было очень много вопросов по этому батальону на тот момент. По поводу оформления, по поводу организации и так далее.

— В «Донбассе» ситуация с оформлением была разве другой? Это, кстати, один из пунктов негативного мифа о «Донбассе» и Семенченко, — что люди там не оформлялись.

— Можно обвинять кого угодно. Но нужно понимать, что оформлением в батальоне «Донбасс», который вошел в мае 2014 года в структуру Нацгвардии, занимался не Семенченко, и не кто-то другой, а исключительно отдел кадров Национальной гвардии. У нас в батальоне не было своих кадровиков, у нас не было строевой части, у нас были только штурмовики. А Национальная гвардия, как могла, саботировала вообще прием добровольцев в батальон. Доходило до того, что людям, которые приходили за направлением на медкомиссию, начальник отдела кадров, майор, (он сейчас уволен уже), говорил, что «вы нам как добровольцы нахрен не нужны, и валите все отсюда к чертовой матери». Это прямым текстом.

ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ: «Помогите! Аферисты звания лишают», — Семен Семенченко (ВИДЕО)

— Почему?

— Они ВВ-шниками (внутренние войска — ред.) были, они ими и остались.

— Сейчас такая тактика понятна. Но в 2014-м им же самим нужно было воевать. Зачем они противились тому, что вместо них под пули шли другие?

— Потому что они оставались и остаются теми, кто стоял на Майдане с другой стороны. Ничего же не изменилось. Они не хотели воевать и другим не давали, потому что хотели, чтоб Украина проиграла… В общем, они к нам относились всегда очень плохо. Но несмотря на жесткое сопротивление этой системы, люди шли к нам любыми путями. На тот момент большинство людей вообще не интересовало ни оформление, ни заработная плата.

Я лично думал, что мы все это закончим в течение месяца.

— А когда Вы попали именно в «Донбасс»?

— Меня пригласили 26 июня 2014 года. Но попал я не в «Донбасс», я попал в батальон «Крым». Тогда была мысль сделать «Донбасс» и параллельно батальон «Крым». К сожалению, с батальоном «Крым» ничего не получилось. Нас вообще пытались выгнать из Петровцов (Новые Петровцы, село под Киевом, где находится база Нацгвардии — ред.) где-то в середине июля. То есть, мы сами организовывали себе занятия, сами тренировались. Потом приехал Аваков, перевел нас в «Золотые ворота» — это милицейский батальон. Там началось оформление, но длилось оно очень долго. И где-то в конце июля, мы созвонились с Филиным — это был начальник штаба «Донбасса» — и он сказал: приезжайте, мы вас оформим. После этого, 29 человек бросили этот милицейский батальон (хотя условия там были очень хорошие), и отправились в «Донбасс».

— Если условия были хорошие, то почему бросили? Чем этот батальон от «Донбасса» отличался?

— А мы воевать хотели, а не выполнять милицейские функции. Хотя, потом, я знаю, они были в Песках, а часть — где-то в Луганской области… Вот. А 3 августа мы прибыли в Артемовск, туда приехали кадровики из 3027 (войсковая часть — ред.), пособирали документы, контракты, анкеты и уехали. Но, как оказалось, никакого оформления сделано не было. Все это лежало в отделе кадров и никуда оно не пошло.

— То есть, вас не оформили официально?

— Нет, нас не оформили. Но мы об этом не знали. 10 августа был первый штурм Иловайска. Мои ребята уже принимали в нем участие. Ну и потом, 18-го, был второй штурм. Когда мы вышли… — ну, те кто вышел, — я узнал, что мы вообще не оформлены. Нас из этой группы, из 29 человек, — шесть человек погибло. Один не оформлен до сих пор. Меня оформили задним числом, 14-м августа, но это было уже в ноябре. Там было очень много таких неприятных моментов. Батальон участвовал в боевых действиях, практически в войне, естественно, были боевые потери, раненые (у нас до сих пор раненые лечатся после Иловайска), а Нацгвардия их не оформляла.

Из Иловайского котла у нас с оружием вышло 38 человек.

— А вошло сколько?

— Вошло 330.

— Остальные?

— Плен, раненые, погибшие. В плен тогда попало 145 человек. Через пару суток часть выпустили, осталось 110 человек в плену. Они просидели там полгода и больше. Около 170 человек было раненых. Я имею ввиду общее количество. Не в Иловайске 170, а всего служивших в батальоне. Понятно, что эти люди не могли из-за ранения выполнять свои обязанности. Но, по закону, нельзя вывести из штата раненых и пропавших без вести. Поэтому на конец сентября 2014 года реально у нас было 100–110 человек, которые могли воевать. При этом, у нас около 300 человек было добровольцев на полигоне под Днепропетровском, которые ждали, чтоб их взяли в батальон. Но оттуда человек 200 ушло в Вооруженные силы, потому что оформление в «Донбасс», что в 3027, что в 3057, длилось от месяца до восьми месяцев. Они (Нацгвардия — авт.) саботировали как могли. Естественно, люди уходили. Соответственно, мы теряли хороших людей…

— А что за история с двойником «Донбасса»? Его тогда возглавил начальник штаба батальона — «Филин».

— У «Филина» была проблема — ему всегда очень хотелось стать командиром батальона. Он даже пытался восстания поднимать. Пытался Семену диктовать: типа, я буду командовать, а ты занимайся политикой. Но его не поддержали тогда ни замполит, ни «Монгол» (зам. по вооружению), ни первый зам, Стоян… А после Иловайска к нему было очень много вопросов. Он сначала долго прятался, а потом, как-то там, через своих знакомых, работавших в консульстве России, вышел на начальника штаба ВСУ Муженко, и с его легкой руки начал создавать батальон «Донбасс-Украина». Тогда наши дороги разошлись. Они пошли в ВСУ, долго сидели под Днепропетровском. А мы все-таки смогли восстановить сначала одну роту, она уехала в Лисичанск… И там служили — ноябрь, декабрь, январь… Тогда мы перекрыли пути контрабанды… Дремов тогда заявлял, что из-за нас, «карателей», (мы еще договорились с «Правым сектором»* и с «Айдаром») у них еды осталось на 15 дней.

Вячеслав Власенко ("Филин")

Третьего января 2015-го, та рота, которую мы сформировали, должна была меняться. На тот момент нам удалось расширить штат и появилось еще 235 человек добровольцев, которые должны были сменить людей, находившихся на передовой.

Вы понимаете психологическое состояние людей на передовой? Они уходили на 60 суток, и к 3 января уже настроились на ротацию, а их не меняют. А в это же время, те ребята, которые были в Киеве, которых мурыжили с лета, и они не могли попасть на линию фронта, — им рассказывали сказки всякие, что нельзя, еще что-то…

Тогда я приехал в Киев, мы с Семеном посовещались, и устроили прогулку, марш. Это было, по-моему, 9 января. Взяли флаги, без оружия, естественно, 180 человек от гостиницы «Киев» строем пошли, без всяких политических лозунгов, только «Слава Украине…», даже Путина не посылали никуда.

За время, пока мы дошли от гостиницы “Киев” до министерства внутренних дел, Семену позвонили, наверное, раз 15. И из министерств всяких, и из АП… Мы пришли под МВД, у нас уже были готовы от каждого бойца рапорта: «прошу отпустить меня для смены наших боевых товарищей». Семен взял эту пачку, пошел, передал министру, и через два дня, в аварийном порядке, эту роту отправили на смену. Смена произошла 18 января. Эту роту, которая приехала нам на смену, отправили под Дебальцево, для обеспечения «дороги жизни». У них был Углегорск, Логвиново… — они поучаствовали везде… Мы там потеряли 17 человек. Взяли в плен почти взвод «этих товарищей» (до 35 чел. — ред.). Взяли трофеи в виде минометов, двух боевые машины пехоты… Потом меняли их пленных на тела наших бойцов…

— Живых на мертвых?

— Живых на мертвых. Понимаете, у нас до сих пор 22 человека числятся пропавшими без вести. Во-первых — это ложные надежды, а во-вторых, очень тяжело близким, когда не получается похоронить тело. Поэтому наши меняли…

В это время, ребята, которые были в Киеве на отдыхе, не дожидаясь его окончания, прибыли в войсковую часть с требованием отправить их на помощь нашим пацанам. Нацгвардия, опять же, в своей любимой манере, на неделю отложила их убытие, потом еще на неделю, а потом сказали, что будет мобилизация, когда она пройдет, тогда они поедут. В общем, их продержали до 9 февраля, по-моему.

— Это как раз Дебальцево в это время было?

— Да, как раз… По поводу Дебальцево там вообще отдельная тема. Вы справшивате, можно ли было закончить это все блокадой. Можно было закончить все еще во время Дебальцево. На момент, когда происходило Дебальцево, мы обросли связями, информаторами. Они мне звонили и сообщали: «нас в Луганске осталось 100 человек новобранцев». На эти три города — Стаханов, Первомайск, Комсомольск — было 650 новобранцев, которые стояли на блокпостах. Я тогда звонил и в штаб сектора С, и в штаб сектора А… С нашей стороны стояли две механизированные роты «Айдара», которые рвались в бой и которым запретили двигаться вперед. Стояла 24-я бригада на Бахмутке.

То есть, можно было тогда все закончить. Можно было брать Луганск, можно было брать Стаханов, была пустая Горловка. Потому что они согнали всех в Дебальцево. С этой стороны на Горловку, с другой — на Луганск и Стаханов. Двойное кольцо и всё!

Но это в духе господина Муженко, в духе господина Порошенко — не давать команды в ответственные моменты.

Так было в Иловайске, когда шесть суток вообще никаких команд не давали, — занимались сначала парадом, потом сидели непонятно почему. То же самое произошло в Дебальцево.

После Дебальцево наших перевели в Мариуполь. Нарезали задачу: вместе с «Азовом» оборонять Широкино. На тот момент, конечно, неподготовленной пошла рота — не провели нормально рекогносцировку, дали провожатого, бывшего нашего бойца, достаточно одиозную личность, который, получилось, бросил их на развилке и взвод вышел прямо в центр Широкино, к блок-посту сепаратистов. Приняли бой. Погибло у нас два человека, много раненых, сгорела машина, потеряли боекомплект… Откатились. «Азов» помог, вытащили наших, и потом, до июля 2016 года мы с «Азовом» держали позиции в Широкино.

Февраль, март, апрель — были очень жесткие бои. Под маяком периодически валялось до 20–30 трупов. Они пытались атаковать, расстреливали нас артиллерией… 7 марта зашла их диверсионная группа со стороны побережья. Мы их отрезали, но для того, чтоб их вытащить, они устроили целый танковый бой. У нас тогда погиб боец. Мы тоже положили половину их группы. Ну и у них на спинах рота зачистила побережье: мы заняли позицию, которую Украина занимает до сих пор. Сейчас уже — морская пехота.

При этом, мы встречали ожесточенное сопротивление нашего командования. Когда мы проводили эту зачистку, командующий сектором, генерал Федоров, приехал и пытался остановить нас. Там была ситуация такая, что наши позиции были на холме. А вдоль моря регулярно проходили эти диверсионные группы и обстреливали нас с тыла. И мы потом, когда уже зачистили, нашли место, куда они на джипах привозили миномет, который по нам стрелял…

— Как этот Федоров объяснял, то что мешает вам освобождать украинскую территорию от врага?

— Что не было команды… Он поймал командира атакующей роты и начал на него орать, чтоб он убрал людей. Тот его послал грубо, сказал, что у него есть командир, и если у него есть вопросы, пусть обращается к «Галу». Меня начали вызывать в штаб через полтора часа после начала этой атаки. У нас было человек 90, два танка, которые нам дал 37-й батальон на это дело, и один наш БТР. Для противника это было настолько неожиданно, что они практически все убежали из Широкино. И когда я попал к Федорову, я ему говорю: дайте мне два взвода, потому что мы оставляли людей, чтоб они зачищали здания, и для продвижения вперед было мало сил. Он собрал совещание. В течение полутора часов длилось это совещание. Мы там пытались объяснить, что теряем время, но… За это время противник очухался, начал минометный обстрел, начал возвращать личный состав в Широкино. Тогда я психанул, сказал, что мы эти позиции не оставим, не для этого мы их освобождали. Как раз был день ротации с «Азовом» и я предложил: вызывайте еще одно подразделение «Азова», мы им передадим эти позиции. Генерал начал мяться. Я говорю: что, дали команду не атаковать? — «Ну ты же сам все понимаешь…». Я говорю: нет, я ничего не понимаю. Я говорю: я знаю, что это моя земля, я ее освобождаю, и меня сейчас останавливает не противник, а останавливает мое командование, не давая мне подкрепления… С тех пор мы оставались на позициях в Широкино, несмотря на всякие попытки господина Муженко и господина Порошенко убрать нас оттуда.

— Как Вы думаете, почему они так действовали? Это нерешительность, или политика?

— Я глубоко убежден, что действия высшего командования Вооруженных Сил, включая главнокомандующего, классифицируются как измена Родине. И никак по-другому…

— И что было дальше?

— У нас была своя минометная батарея. У Азова была артиллерийская батарея. Плюс минометная батарея была у 37-го батальона. Пришел запрет на открытие огня. Причем, у нас был случай, когда нас обстреливали танки и 152 миллиметровые артиллерийские установки прямой наводкой полтора часа. У нас тогда человек погиб.

Я пообещал, что после этого я выведу батальон и расстреляю все командование сил АТО.

Я дозвонился до командующего, чтобы получить разрешение на открытие огня, чтобы подавить эти точки… Они расстреляли железобетонный бункер, где находился наш боец, до такой степени, что осколки бетона отрубили ему ноги, и он умер от болевого шока. — Это Минские соглашения… Приезжали к нам прокуроры, которые пытались получать объяснения, запугивали, что посадят… Мы им пообещали, что отправим сейчас в окопы и хрен оттуда выпустим. После этого к нам не приезжали…

ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ: Минские соглашения: расстрелян жилой дом в Макеевке, две погибших, ребенок в реанимации (ФОТО)

Господин Муженко рассказывал о том, что Широкино не имеет никакой стратегической важности, и есть там более высокие точки. Если Широкино, по-моему, 88,7 — высота, то у нас в километре от Широкино есть «еще более высокая» высота — 66…

Потом эти идеи по поводу демилитаризации Широкино, чтоб нас отвести на 2 км. назад. Мы сказали: мы не пойдем никуда. Потому что мы здесь находимся на господствующих позициях, а вы нас пытаетесь отвести в яму. Как только мы уйдем в яму, наши позиции займут эти «красавцы». Нас тогда поддержали волонтеры в Мариуполе, которые устроили народное движение…

Ну, они реально понимали, что от Широкино до Мариуполя 12 км. Там идеальные позиции для обстрела города… В общем, обосрались они, мягко говоря, выводить войска из Широкино и проводить эту линию демилитаризации. Я тогда много выступал, говорил, что мы не уйдем из Широкино, даже если получим такой приказ. Но они тогда провели ротацию. Обычно мы, «Донбасс», стояли 5 дней в Широкино, и 5 дней — «Азов». «Азов» почему-то скис, — я не знаю, почему. Ну, а нам одним, буянить было тяжело… Завели туда морских пехотинцев.

Господа Муженко и Порошенко начали рассказывать о том, какие они бравые солдаты и так далее… Но они, когда зашли, — они были голые и босые.

У них на все позиции было 60 человек пехоты! Это там, где у нас было до 180 бойцов с минометами, с противотанковыми, саперными, гранатометными взводами, с бронетранспортером… Как выяснилось, — у них не было ни одного тепловизора, не было средств связи, не было автотранспорта. Но, самое главное, — у них было очень много гонора.

Я не знаю, кто там провоцировал противостояние добровольцев с Вооруженными силами, но, когда они заходили, я чуть ли не принудительно заставлял их командиров, выслушать моих людей, чтоб они приняли информацию о том, что происходит в Широкино.

Они говорили: мы сами разберемся. Я говорил: ребята, вы будете разбираться за счет жизней своих бойцов. Я был даже готов оставить пару отделений, уже после команды о ротации, чтоб они рассказали, где-что.

Потому что мы полгода Широкино держали, мы знали там каждую лазейку, наши люди ходили вперед, утащили оттуда боевую машину пехоты, утащили два грузовика, забрали микроавтобус боеприпасов, «Спартан» мы вытащили, который в феврале потерял «Азов» и он стоял там, на территории врага. То есть, наши бойцы были очень подготовлены. Но зашли морпехи.

Я командиру батальона ихнего говорю: я тебе все равно оставляю минометчиков своих, они тебя прикроют если что. Он отказывался. Но я оставил людей, они его прикрывали. Потом я выяснил, что им даже не на чем было развозить бойцам еду на передовую. Мы им отдали свой медицинский бронеавтомобиль во временное пользование. Так он был так шокирован, когда мой зампотех привез эту машину и ему передал. Он был шокирован тем, что мы ему дали исправный автомобиль.

— Почему шокирован?

— Потому что они думали, что мы мародеры… Мы ему предлагали: давай, мы тебе актами передадим часть наших тепловизоров. Потому что у нас на каждой позиции было по 2–3 тепловизора. Но он, видно, побоялся. Не знаю, почему, но не захотел. Женя Шевченко (бывший боевик «Донбасса», блогер — ред.) здесь начал писать, что завели неподготовленных людей…

Они реально были неподготовлены. Вообще! Потом выяснилось, что они до этого сделали по три выстрела, их из учебки забрали.

То есть, это не морская пехота была, это были просто новобранцы…

Вызвал меня Федоров, устроил истерику, что «ваш Шевченко», «ваш Семен» и так далее…

Я сказал: не надо брехать, ваш Муженко и ваш Порошенко врут гражданам этой страны: говорят, что заводят боеспособные части, а на самом деле заводят новичков, которые даже не экипированы.

Они пришли с автоматиками на те позиции. Без противотанкового оружия! Я так понимаю, их поставили с таким расчетом, что по ним ударят, — они и откатятся. — «Мне Муженко сегодня ночью звонил, сказал, что даст 69 тепловизоров». — Так скажите спасибо нам… Не знаю, правда, дал или нет… Нет, они, конечно, потом обжились, им начали помогать волонтеры, «Хамеры» появились. Мою минометную батарею обстреляли, командование сектора устроило истерику — почему там находятся люди из «Донбасса»? Причем, истерику такую, жесткую. Я вывел людей оттуда. Мне начал звонить комбат: «верни, пожалуйста, они меня так выручают». Я говорю: слышишь, ты их сначала заложил, что они там находятся, а теперь «верни»…

После этого нас поставили исполнять обязанности по охране блок-постов. Это была уже третья попытка развала батальона.

— Почему развала, и почему третья?

— Потому что мы пережили, как минимум, три случая, когда Национальная гвардия Украины пыталась развалить батальон «Донбасс». Первая — это после Иловайска.

Чтоб вы понимали, — один из замкомандующих Нацгвардии, когда мы вышли, заявил, что мы — организованная преступная группа, которая незаконным образом получила оружие и убивала граждан Украины.

Тогда же, — я Вам уже говорил, — саботировали прием личного состава. Мурыжили нас в Старом (полигон Нацгвардии под Киевом — ред.) очень долго, надеясь, что мы сопьемся и разбежимся. Причем, мурыжили — это в прямом смысле слова. Не было ни инструкторов, которые бы с нами проводили занятия, ни каких-то офицеров… Меня Семен назначил командиром этой сводной роты, которая осталась, — я сам, лично, будучи офицером военно-морского флота, проводил занятия с личным составом. С сентября по середину ноября нас держали там, никуда не выпуская и ничего не давая.

Причем условия жизни были совершенно скотские: летний душ тремя сосками, казармы, еда отвратительная, системы канализации нету, — утром, когда люди умываются, последние моются уже по щиколотку в воде. Комарье, безделие, рядом магазин в деревне…

Следующий раз — в начале января 2015, когда на ротацию не пускали людей, и одни уже хотели все бросить и уйти, а другие были на взводе, что их не меняют. Это был второй случай.

Ну и потом начался прессинг: «мародеры», «бездельники», «нужно всем идти в Вооруженные Силы»… Опять же, все это время — очень усложненная система приема добровольцев. До 8 (!) месяцев офицеров не принимали вообще. Мы в то время базировались в пансионате «Светлана» в Мелекино. Людей, которые к нам приходили добровольцами, мы принимали, кормили, тренировали, и они от нас ездили на медкомиссии и оформляться. Государство наше, на их кормежку и проживание не выделяло ни копейки. А потом, когда приехала очередная комиссия, нам сказали, что на нашей территории находятся посторонние люди, — «убрать их всех». — Это вот такое отношение Нацгвардии: они боролись с нами за каждого бойца…

Я тогда был у Авакова на приеме, долго мы с ним беседовали. Я объяснил, что не участвую ни в каких политических игрищах, что я военный, я командую. Сильно он переживал, влияет ли на командование батальона Семен.

Я объяснил, что, когда принимал батальон, мы с Семеном договорились: я не участвую в политической борьбе, а он не вмешивается в управление батальоном…

— А с какого момента Вы приняли батальон?

— С 23 апреля 2015 года. До этого я был начальником штаба практически. В общем, Аваков очень обрадовался, наобещал кучу всяких благ: договорились о том, что никого не будут выводить в Старое, наоборот, нас из Петровцов переведут в подчинение мариупольской части. Еще пообещал нам людей без задержки оформлять… Вроде бы как пришли к консенсусу, я приехал в Мариуполь, нас перевели, открыли новые штаты. То есть, одновременно получилось два «Донбасса». Один остался в Петровцах — в нем числились раненные, пропавшие без вести и погибшие, а всех боеспособных перевели в новую часть.

— Это уже третий, получается? Еще ж «Донбасс-Украина», который ушел в ВС?

— Ну, мы его не считаем «Донбассом», — это «Донбасс-Украина»…

— И что было дальше?

— А дальше началась очень интересная тема. Людей, которые хотели к нам пойти, добровольцев, которые писали рапорта на перевод из других частей, — командование Нацгвардии запретило переводить, вплоть до увольнения. Такие случаи были и в Южном округе, и в Западном… — люди к нам рвутся, а их не пускают. Зато нам накидали порядка 40 аватаров, причем не просто пьяниц, — абсолютных алкашей, которые вообще ничего не понимают. Мы были вынуждены бороться с ними. Требовать, чтоб их перевели обратно. Месяца три, наверное, мы с ними боролись, вместо того, чтоб выполнять обязанности.

Представляете, — 40 алкашей, у которых есть доступ к оружию и боеприпасам. Мы их разоружили, но они за водку у Вооруженных сил выменивали гранаты и патроны.

Я уже дошел до того, что заставил каждого бойца написать рапорт на имя командира батальона, что все гранаты, полученные и имеющиеся, они сдали. Представляете, чем я занимался?!

Был случай — они выменяли три ящика гранат. Мы два нашли, а потом нажравшись, они начали экспериментировать, чеку вынимать-вставлять. По итогам, — один остался без пальцев, второй посеченный, но выжили.

Один у нас такой красавец сгорел. Сбежал из части, выпил бутылку водки, возвращаясь обратно, в камышах прилег покурить… В общем выгорело поле камышей, и он сгорел.

Сразу, естественно, комиссии, пытались назначить виновных, но не получилось. То есть, мы находились все время в состоянии противодействия с этим государственным аппаратом, Нацгвардией и т. д.

— Вернемся все-таки к нынешнему состоянию «Донбасса». Он еще существует вообще?

— Давайте тогда еще немного истории. После Широкино, часть людей была занята дежурством на блок-постах, а все остальные занимались строительством полосы препятствий. У нас, без ложной скромности, была, наверное, одна из лучших штурмовых полос препятствий в стране. Мы сделали 800 метров зданий, леса, где тренировались бойцы. С применением техники.

У нас там был закрытый тир, где можно было тренировать людей по зачистке здания. К нам приезжали спецназовцы, — у них глаза были круглые от того, как мы тренировались. Это была и одиночная подготовка и групповая. Мы провели неоднократно учения в составе рот. Это то, что мы делали сами и что, теоретически, должна была планировать нам Нацгвардия, но они этого не делали. По итогам, они прислали комиссию к нам, запретили нам тренировки на полосе препятствий, понаписывали всякой ерунды о том, что личный состав не уважает командование…

К сожалению, так получилось, что в феврале 2016 года я попал в госпиталь, была сложная операция, и в июне меня комиссовали. И после того как я уволился, батальон вывели, как они сказали, на боевое согласование в Старое, опять сюда, под Киев. Хотя место приписки был Мариуполь. И по той же схеме — типа, брошенный на произвол судьбы. Чтоб они разбежались.

Они ж так же уничтожили «Айдар». Вывели их, поменяли все командование. От «Айдара», который воевал осталось 18 человек. То есть, они просто сделали его линейной частью.

Так и с нашими. Командующий обещал им, что будут они воевать, еще какие-то сказки им понарасказывали. В итоге, перевели их в Славянск, сделали из них обыкновенную линейную часть Нацгвардии. Естественно, добровольцы оттуда ушли, осталось около 60 человек, которые служат. Служба у них с 11 до 15 — охраняют они подстанцию. А в остальное время занимаются покраской территории, уборкой мусора… Из-за этого, часть людей у нас ушла. Одна наша рота пошла в 16 батальон ВСУ. Но, насколько я знаю, их всего там 30 человек. И тоже их сейчас вывели с передовой… Чтоб Вы понимали, — как только они появились в 16 батальоне, командование батальона за них держится двумя руками. Потому что на фоне того, что у них сейчас есть, штурмовики батальона «Донбасс» — это не просто спецназ, это спецназ высшей категории. Но, тут же приехала Военная прокуратура, начала проверки, обыски и т. д.

Основной посыл был — они внедряются в Вооруженные силы, для того, чтобы совершить военный переворот.

— Это когда было?

— Да вот, сейчас это все происходит.

— Значит, что такое батальон «Донбасс» сейчас?

— Из ветеранов батальона создан Внутренний корпус батальона «Донбасс». Это гражданская организация, не военная. Задач у нее несколько. Во-первых, одна из задач была — освободить город Киев от титушек.

— Я, кстати, шел сейчас к Вам (16 ноября) — было ощущение, что титушек в городе, как зимой 2013-го…

— Сейчас — да. Мы об этом еще поговорим…

Еще мы участвуем в работе штаба освобождения патриотов. На сегодняшний день около 10 000 уголовных дел против добровольцев и участников войны. И здесь вопрос не в «Донбассе», здесь вопрос в принципе: президент, нарушив закон, не введя военное положение, поставил защитников в ситуацию, когда они вынуждены были воевать по законам мирного времени.

Не может военнослужащий, получив задачу по зачистке населенного пункта, заходить в здание по санкции суда. Не может военнослужащий задерживать противника по санкции прокурора. Да, он гражданин Украины, но он стал с оружием в руках против своего государства. Не может военнослужащий получать санкцию на задержание этого человека… Поэтому, когда мы начали смотреть на уголовные дела, мы увидели, что они написаны все под копирку.

Состав преступления у всех одинаковый: создание организованной преступной группы (это глупость, потому что военнослужащие в любом случае — вооруженная организованная группа), незаконное проникновение в жилище, похищения людей, незаконные задержания… В общем, начали этим заниматься. Попутно выполз у нас господин Кулик (главный прокурор АТО – ред.). Мы обратили внимание на этих, которые написали сейчас декларации, которые на голову не одеваются. Если человек заявляет: «да, украл! А вы докажите!». Представляете?

Ходим по судам, просим судей выполнять свои обязанности честно.

Потому что мы знаем, что в нашей стране есть телефонное право, право чемодана с деньгами, но когда приходят 20–30 человек в форме, у судьи появляется мысль, что не все оценивается в купюрах, а все-таки, иногда, нужно выполнять свои обязанности честно и правдиво…

Ну и поскольку батальон все-таки начинался как добровольческий, — мы побыли два года в Нацгвардии, поняли, что это путь в никуда, что на сегодняшний день это государство (я имею в виду под государством Порошенко и ему подобных) не заинтересовано в защите и освобождении нашей территории, — поэтому сейчас мы перешли снова в добровольческое состояние, как и было в самом начале.

Сейчас, совместно с другими патриотами, включая Добровольческую украинскую армию Яроша, наши ребята участвуют в защите нашей территории.

Пытаемся решить вопрос, чтоб это было оформлено как территориальные силы самообороны, потому что мы разуверились в Нацгвардии, разуверились в Вооруженных силах, потому что все эти россказни муженок-порошенок о том, что они реформируют армию — это, на самом деле, чистая ложь.

На сегодняшний день армия стала еще хуже чем в 2014 году. Полная демотивация, отсутствие личного состава на передке, пьянство, продажи, контрабанда, невыполнение приказов… — полное разложение в 90% частей. Исключения, которые там встречаются, только подтверждают правило, к сожалению.

— Для чего, на Ваш взгляд, нашему руководству такая армия и такая война?

— Я так понимаю — для того, чтоб продолжать грабить, воровать и наживаться. Возьмите снабжение. Президент рассказывает, что все отлично, все одеты, вооружены. А Муженко говорит, что ничего подобного — никто не одет. И так по всем пунктам. Они наживаются на всем: на некачественной форме, на грязных тендерах, которые они проводят.

Поэтому мы не хотим иметь дело с этими козлами и вместе с Добровольческой армией Яроша начали организовывать добровольческий батальон. Возникает проблема с оружием. Будем решать. Будем покупать официально.

— А где сейчас стоят ваши части?

— Мы не будем говорить. Потому что как только мы озвучим, где они находятся, сразу же начнутся репрессии и им перекроют доступ. Точно также, как из Авдеевки вывели «Правый сектор». Понимаете, воякам, которые стоят на передке очень выгодно, когда перед ними стоят добровольцы. Потому что они ж отчитываются только по своим потерям, официальным. А раненные и погибшие добровольцы — они ж не проходят по сводкам. Поэтому вояки нас не сдают…

— А как вы собираетесь решать проблему с оружием? Вам же, наверняка его не дадут официально, — власть же вас боится.

— Мы, согласно законодательству, вооружены своим оружием. Автомат Калашникова продается в открытой продаже. Единственное ограничение, что он не стреляет очередями. Но я и из штатного автомата никогда не стрелял очередями. Около 25 тысяч гривен стоит автомат… Мы не ставим перед собой целью вооруженный переворот или даже третий Майдан.

— А как Вы считаете, если бы Семен не пошел в политику, отношение к батальону было бы другим. Или было бы то же самое, но он бы уже сидел?

— Вы знаете, все упирается в «если бы». Если бы Семен лег под Коломойского — были бы деньги. Если бы Семен лег под Авакова, как «Азов», — были бы деньги, оружие и статус. Семен сохранил независимость от этих му…в. Он не пошел в БПП, как его звали. После того, как он не пошел с теми, кто сдавал Крым и Донбасс, его начали обливать дерьмом…

Понимаете, мы ж изначально не планировали никакой политической деятельности. Мы ж собрались для того, чтоб выполнить свой долг по защите нашей Родины.

У меня состоявшаяся жизнь, я состоявшийся человек. Мне на сегодняшний день 58 лет. У меня была хорошая работа, хорошая зарплата, у меня взрослые дети, у меня дом, машина, и дача, которую я построил. У меня четверо внуков. Я это все бросил и пошел заниматься тем, чем я занимаюсь сейчас.

Мне неприятно этим заниматься, но я вынужден это делать, потому что хочу жить в нормальной стране. А переворот? А какой смысл делать переворот?

Уже было у нас две, так называемые, революции. Что мы получили? Мы получили еще большую реакцию. Потому что все эти перевороты и революции, — они против кого-то, а не за что-то. Любой переворот в данном государстве, приводит к власти еще больших уродов, чем были.

Поэтому здесь не перевороты нужны, а плановая работа, подготовка сил, подготовка программ, подготовка людей, которые эти программы будут осуществлять. Нужно менять мировоззрение украинцев. Мы же за последние 25 лет превратились в людей, которые возмущены тем, что происходит, но никто не хочет систему менять, а меняем только жопы в креслах.

— И сколько времени, на Ваш взгляд, понадобится, чтоб изменить это сознание. Вы успеете увидеть это?

— Я надеюсь, что успею. Потому что, если бы не было надежды, то осталось бы только два варианта: или иммиграция, или смерть. Я имею ввиду, смерть в борьбе…

* Запрещенная в РФ экстремистская организация