ДМИТРИЕВ Андрей

Документальная повесть, написанная офицером харьковского «Беркута», вышла в симферопольском издательстве «Орианда». Книга «Непокоренный „Беркут“» подоспела как раз к третьей годовщине Майдана. Ее автор был очевидцем и участником трехмесячного киевского противостояния правоохранителей и «мирных митингующих».

Эту книгу едва ли можно назвать «очень своевременной» — она появилась с заметным опозданием. Промайданные авторы и сопутствующие им издатели всё же заметно опережают идеологических оппонентов. Как водится, «у победы тысяча отцов, а поражение всегда сирота». У майданной победы — еще и тысяча прихлебателей. В том числе — вовремя подсуетившиеся издатели и грантососы-составители, удачно подвернувшиеся писатели и мемуаристы-активисты. Десятки апологетических книг о Майдане запущены на украинский книжный рынок и успешно отравляют ноосферу (ну, или радуют глаз автора, тешат революционную «гiднисть» читателя, если угодно).
Но есть и обстоятельство, позволяющее утверждать, что документальная повесть «Непокоренный „Беркут“» издана как нельзя кстати…
Сейчас идут судебные процессы над «беркутовцами», которых обвиняют в «преступлениях против Майдана». Под раздачу попали и харьковские сослуживцы майора Дмитрия Собыны (сам автор вынужден был покинуть Украину). Им уже не раз приходилось опровергать нелепые версии следствия и майданной прессы. Например, одного из бойцов харьковского БМОН «Беркут» обвиняли в стрельбе по митингующим 18 февраля 2014, а он в этот день находился в Харькове, давал показания на суде как свидетель (участвовал в задержании банды грабителей). Книга Собыны как раз развеивает некоторые домыслы, на основе которых фабрикуются дела против харьковских «беркутовцев».
Взять хотя бы события 18 февраля в Крепостном переулке, подробно описанные автором. Одно из них: «мирно митингующий» отморозок на грузовике таранит милицейское оцепление, а потом, удирая, переезжает евромайдановца и травмирует «беркутовца». Из таких эпизодов и складывалось майданное батальное полотно. Но если автор книги пытается воссоздать большой фрагмент этой картины (максимально точно рассказать о тех события, в которых принимало участие его подразделение), то нынешние историографы Майдана, наоборот, замазывают изображение в нужных местах. Впоследствии именно травмированного бойца «Беркута» обвинили в гибели активиста под колесами грузовика, а дело в отношении водителя-убийцы было закрыто. Этот момент (столкновения в Крепостном переулке) показателен. Ведь в конечном итоге ущербное постмайдановское правосудие купировало событийный ряд в интересах победившей стороны. А правдивую картину конкретного столкновения мы находим на страницах повести, написанной офицером-«беркутовцем», от которого, казалось бы, трудно требовать объективности…
Ключевые моменты противостояния «мирных митингующих» и правоохранителей Дмитрий Собына описывает согласно Шаламову — «со всей строгостью протокола». По понятным причинам, сослуживцы автора изображены под вымышленными именами. При этом четко соблюдена хронология, все события узнаваемы. То, что читатель мог видеть на экране или с другой стороны баррикад, — оценивается глазами «беркутовца», детализируется изнутри схватки.
Когда через несколько десятилетий, к примеру, новый М. Шишкин будет писать какой-нибудь очередной «Венерин волос», — вполне вероятно, что для сюжетной линии об украинской «революции гiдности» ему понадобится позаимствовать скорее свидетельства харьковского майора Собыны, чем куски добротной промайданной прозы киевского писателя, опубликованной в московском толстом журнале. (Так современный М. Шишкин в «Венерином волосе» обильно воспользовался мемуарами Веры Пановой, загнав их в дореволюционный ростовский дневник собственной героини.) Ну, как бы это сказать помягче… Упомянутая киевская проза о Майдане, пришедшаяся ко двору в московском толстом журнале, теряет свою добротность, как только профессиональный писатель превращается в диванного эксперта по баллистике и пытается натянуть сову на глобус. Сразу же куда-то и художественная правда улетучивается. Автор романа начинает фальшивить, а в конечном счете сдувается — не столько под тяжестью недавно пережитой столичной трагедии, сколько под идеологической нагрузкой, то ли подсознательно, то ли добровольно взятой на себя.
А книге Собыны доверяешь, как «командирским» часам. В ней чувствуется Время. Художественные проколы, стилистические погрешности не так уж и важны. По этой невыдуманной хронике, по этому материалу, прокопченному дымом, как раз и можно будет составить верное представление о времени.
С какого праздника читателю предлагается вникать в творчество офицера «Беркута»? Да с того самого, который в Киеве назван «Днем достоинства и свободы». В конце повести Собына и его герой сходятся на мысли: «История ничему не научила киевлян. Они опять праздновали чужую победу, принимая ее за свою». И я разделяю это милицейское мнение. Майор «Беркута» и его герой просекли то, что непонятно, допустим, киевскому прозаику, обласканному московским толстым журналом. Поэтому майор — уже бывший. А прозаик и журнал — ныне действующие.
Документальная повесть «беркутовца» Собыны не будет опубликована в толстом журнале. К тексту можно предъявить множество профессиональных претензий. Начиная с пафосного названия. Автор присылал мне рукопись книги еще до того, как ею заинтересовался издатель. (Текст нуждался в хорошей редакторской правке. Не знаю, повезло ли ему с этим на стадии доиздательской подготовки.) Тогда повесть называлась иначе. Хотя и нынешнее название нисколько не противоречит исторической правде: бойцы того подразделения, о котором идет речь в книге, 22 февраля 2014 года с оружием покидали опустевшую президентскую резиденцию… Автоматы, выданные им накануне для охраны Межигорья, ни разу не выстрелили.
Открыв присланный текст, я сразу же попал на эпизод, где главный герой, «сентиментальный милиционер», во время короткой передышки любуется столичным домом с химерами: «Возле причудливого здания стояли два автобуса с милицейскими номерами, но даже они не портили его мистическую красоту. Подсвеченные снизу, скульптуры на фасаде здания казались ожившими. Жабы с белыми шапками снега на головах словно подмигивали выпуклыми глазами. Игра света и тени создавала ощущение, что нереиды, забрасывающие свои сети по углам дома, покачиваются на морских волнах». Это добавило интереса к рукописи «беркутовца».
Вообще повесть майора Собыны — очень «кинематографична», особенно «батальные» страницы.
Автор скромно скрывается под спецназовской маской рядового бойца Ивана Журбы. Эпизодически перед его глазами проходят узнаваемые политические персонажи. Вот трусливо-истеричный Яценюк вместе с охранниками и оператором пробирается сквозь ряды «беркутовцев», толкаясь и откровенно нарываясь на грубость. Иван задается вопросом: почему раскрасневшегося и пыхтящего депутата несет сложным окольным путем, в то время как дорога между противоборствующими сторонами абсолютно свободна? Ответ не замедлил себя ждать: политик провоцирует милиционеров и удаляется, оставив оператора… Вот экзальтированная Таня Чорновил примотала себя тросом к машине — «все начальство там: бегают, кудахтают, не знают, что теперь делать».
Однако автору и его герою особо-то и некогда замечать известных деятелей. Объектом их наблюдения на протяжении трех месяцев была толпа, демонстрирующая разные степени наэлектризованности, агрессии, невменяемости, угара. Разнородная человеческая масса, находившаяся по ту сторону баррикад, — безымянна. Все персонажи с именами — это сослуживцы главного героя. Хотя порой и сам Журба, сливаясь с толпой своих, обнаруживает себя в окружении незнакомых людей. Например, в суматохе идет в атаку вместе с иногородним подразделением, но понимает это, лишь когда товарищи снимают шлемы и маски…
И наоборот. Иногда милиционеры настигают обидчика, выхватывают противника из толпы. И тогда у Собыны-Журбы есть время всмотреться в глаза чужака, задуматься над его мотивами… «Иван и еще несколько бойцов заскочили в арку. Здесь, лихорадочно срывая с себя шлемы и нашивки „Свобода“, пытались вернуться к мирной жизни несколько недавних героев. Один вытряхивал камни из рюкзака. Его первого сбили с ног палками: „Лежать!“»
В другом эпизоде герой видит перед собой морщинистое лицо человека, который просит не бить его. «Весь боевой запал сразу сошел на нет, красная пелена ненависти, закрывающая глаза, пропала».
Третий эпизод: «Внезапно один из силовиков, подскочив к стоящему на коленях боевику, сорвал с его лица маску. Иван увидел лицо молодого парня, с мутными глазами, в которых отсутствовали зрачки. На губах застыла кайфующая улыбка». «Беркутовцы» находят у евромайдановца шприц с «винтом». «Логвиненко оторвал карман вместе со шприцами и начал топтать их ногами… Не дожидаясь окончания всего происходящего, Иван пошел по Институтской… Теперь понятно, откуда у боевиков презрение к боли и неуемная энергия, бьющая через край. Когда-то на Грушевского бойцы спорили, под наркотой или нет стоящий на крыше сгоревшего милицейского автобуса молодой парень: пять часов подряд, в мороз, он монотонно стучал железкой по пустой бочке».
Среди майданной публики «беркутовцы» замечают и старых знакомых: спортсменов, которых двумя годами ранее Турчинов завозил к Печерскому суду, где шел процесс над Тимошенко. Здесь Собына-Журба проявляет художественную зоркость в наблюдении за наблюдающим: «Постукивая кулаком в раскрытую ладонь, он (евромайдановец) внимательным взглядом сканировал шеренги милиции…»
Автор и его герой пользуются средствами художественной выразительности едва ли не чаще, чем милицейскими спецсредствами. Например, раненый спецназовец «баюкает опухшую, безвольно повисшую руку». Или: «Стоим по два часа позади солдат внутренних войск. Нам полегче: мы стоим возле бочек. А ребята впереди, в шеренге, прыгают с одной ноги на другую, как пингвины в Антарктиде. От усталости и постоянного недосыпа засыпаешь стоя, особенно под утро. Сегодня над бочкой заснул Морячок и чуть не упал в костер…»
Лучшие страницы книги — «батальные».
Когда спецназовцы формируют «монолит», живую конструкцию из щитов, — герой ощущает себя легионером, стоящим на пути варвара. Он испытывает душевный подъем, становится частью осмысленного движения. Колонна «Беркута», спускающаяся вниз, встречает сопротивление живых цепей активистов Майдана. «Они не понимали, что нельзя остановить мчащийся с горы тяжелый локомотив. Можно или отойти в сторону, или попасть под колеса. Как резиновые мячики, нападающие отскакивали от мощных передних рядов спаянных одной целью спецназовцев».
Одна из атак на баррикаду завершается безрезультатным толканием. Противоборствующие стороны напоминают герою «два бурных весенних потока, столкнувшиеся в узком русле»: более сильный пытается поглотить того, кто окажется слабее. «В бурлящих человеческими эмоциями шеренгах закручиваются водовороты, и уже черные каски силовиков можно увидеть среди оранжевых касок активистов, и наоборот. Над этой человеческой рекой стоит поднимающийся вверх пар от сотен распаренных тел, столкнувшихся между собой».
Источник