ХОЛМОГОРОВ Егор
Сериал «Таинственная страсть» имеет немного общего с текстом последнего романа Василия Аксенова. И это, пожалуй, можно назвать главной удачей телепроекта.
С тех пор как писатель сбросил с себя ярмо советской цензуры, его герои были заняты довольно однообразным набором действий: обильно пили, совокуплялись и матерились, травили несмешные анекдоты и отчаянно боролись с КГБ, давясь каждым куском съеденной на официальном приеме осетрины. Сюжетная составляющая постепенно деградировала, поскольку эмигрировавший советский прозаик вообразил себя кем-то вроде Воннегута.
«Таинственная страсть» не менее прочих аксеновских текстов пропитана пошлым ерничеством и безумством плоти, где автор видит в себе альфа-самца, и жгучей ненавистью не просто к «совку», но к империи с ее символической точкой сборки — Крымом. Это мельтешение вспыхивающих в угасающем сознании сцен: партийное начальство ругает поэтов; в Крыму запретили носить шорты; приходит радостная весть о разрешении еврейской эмиграции; КГБ пытается убить автора с помощью выскочившего на встречку грузовика, после чего он эмигрирует… «Шестидесятнического» в романе — только придуманные собратьям по перу нелепые клички — Кукуш, Нэлла Аххо, да сведение счетов с самым «конформистским» из той литературной плеяды — Робертом Эр (Робертом Рождественским).
Нужно было обладать нахальством и простотой на грани гениальности, чтобы соорудить из этого ностальгическую историю о поэтах-«шестидесятниках», которые гуляют по ночной Москве, регулярно попадая в милицию, веселятся на молодежном фестивале (в 1957-м), а на следующий день в Лужниках читают сочиненные спустя 8 лет стихи. Или на площади Маяковского (1958), где рядом на ступенечках примостился Сергей Безруков (он играет Высоцкого, на сей раз без грима), поющий песню о Большом Каретном (написана в 1962-м). Ездящие по ушам всякому, кто минимально знаком с фактами, анахронизмы должны, по мнению создателей сериала, передать «общую атмосферу эпохи», а на деле погружают зрителя в мифологическое безвременье.
Перед нами очередной образчик ставшего популярным в нашем кино жанра, который я называю «хруст нарезного батона». Это ностальгическое кино о том, как жили люди в конце 50-х — начале 70-х. Хорошо жили, не шиковали, но покушать было, в отпуск ездили по путевке, на фильмы французские ходили, теплота присутствовала, человечность, не то что сейчас; немного мешали партийные боссы да кагэбэшники, но была вокруг какая-то чистота, вера в идеалы, что ли, не то что у нынешних охальников… Главные герои данного жанра — старый телевизор, автомобиль «Москвич» и автомат с газировкой.
Невозможно осуждать желание стариков вернуться в молодость, а человечества — в единственный за столетие «золотой» период, выпавший ему в те двадцать лет. Но скорость, с которой прошлое стерилизуется, — потрясает. Особенно это заметно, когда кино воспроизводит моменты, сохранившиеся на видеозаписях. Вот Анна Герман на фестивале в Ополе поет романтически чувственных «Танцующих Эвридик» — черное платье с вызывающим декольте, экспрессия в каждом жесте, оголенные руки взлетают все выше и шире. Вот Йоанна Моро в российско-польском сериале «Анна Герман» воспроизводит ту же сцену — декольте безжалостно устранено, вместо экспрессии — загадочная манящая улыбка, руки не летают, а едва вздрагивают, точно закованы в невидимые цепи. Такой была эпоха — а такой ее хочет видеть современность.
С «шестидесятниками» создатели сериала пытаются проделать ту же историю — слепив наивных мальчиков и девочек из прожженной и пропитой циничной литературной молодежи, согласившейся по заданию партии и правительства играть в смелость и искренность. С этим бунтарским паспортом они объездили всю планету, скупили все клетчатые пиджаки, выпили все виски и выкурили все иностранные сигареты, не забывая попутно рассказывать, как прогрессивные парижские режиссеры, римские проститутки, мозамбикские партизаны и вьетнамские крестьяне вместе с советским народом стоят за дело мира и против атомной бомбы.
Несомненно, изобразить подноготную марионеток, воображающих себя людьми, было бы невероятно увлекательно. Если вскрыть механизмы их функционирования, продемонстрировать приемы, с помощью которых они убеждают самих себя, что они — не марионетки. Вышел бы перформанс не слабее культового сериала сезона Westworld. Но показывать жизнь роботов с умильной непосредственностью, принимая за чистую монету ругань Хрущева, игры с КГБ, легкое диссидентствование в рамках социалистической законности и прочий послесталинский макабризм? Да еще и делать это с викторианской застенчивостью?
Почему-то я уверен, что на экране не найдет адекватного воплощения одна из эпических сцен романа Аксенова, когда писатель Марк Аврелов (Нагибин) застает в супружеской постели переплетенные тела жены Нэллы Аххо (Ахмадулиной) и двух ее подружек и разражается поэтическими тирадами:
«Нэлка, засранка, зассыха, чесотка, развратом своим и лесбиянством ты осквернила свой великий талант кристальной чистоты! Вон из моего дома! Навсегда! Ты разрушила наш союз творческих пчел! Испохабила все вокруг своими маленькими соломонами! Пускай чекисты придут и выскребут своими когтями все плевелы вашего декаданса, гадины, лесбиянки! Все — вон! Танька и Катька, убирайтесь вместе с Нэлкой!»
А если не передавать всей этой грязи, если хотеть большого, светлого и чистого, то зачем вообще снимать кино, да еще и привязывать к нему фамилию Аксенова? Не лучше ли посмотреть оригинал — «Заставу Ильича» Марлена Хуциева? Или классику ностальгии — первую серию «Москва слезам не верит» Владимира Меньшова?
Но зритель хочет хруста нарезного батона, сладкого запаха копеечной сдобы и шипения газировки с сиропом. Однако этот вожделенный идеологический коктейль наш креативный класс неизменно разбавляет «оттепелью» — мол, есть смелые борцы с системой, не боящиеся мыслить и творить, умеющие обдурить цензуру, пахнущие джином и джазом (а сегодня кокаином и пармезаном). Их слушайте, а начальство и матюгальник не слушайте, своим умом не живите — слишком простой у вас ум, рабский.
Один раз эти творцы, «шестидесятники», пустили по ветру огромную страну и по миру — великий народ. Сами, впрочем, не слишком выиграв, так как были послушными куклами той разрушенной системы. Сегодня на ностальгической волне их мемуары в цене, их фронда с намеками, что нынче страной вновь правит «режим», пользуется спросом. Главное, чтобы не повторился их финал.
Ведь он стал бы и нашим финалом.

Источник