02.10.2016 - 5:48

Теперь, когда улеглись эмоции, и постепенно вырисовалась всесторонняя картина нашего с коллегой счастливого освобождения, самое время сохранить для истории, что на самом произошло недавно в сербском крае Косово и Метохия.

И после того, как мы сутки пробыли в окружении представителей «власти» некой «республики Косово», я настаиваю на том, что мы были именно в сербском крае Косово и Метохия.

Я и мой коллега-журналист, историк Сергей Белоус, с 7 сентября работали над объемным материалом, посвященным этому месту.

Приехали мы в Косово, вопреки разным сообщениям в Сети, легально: через административный переход «Яринье», разделяющий Центральную Сербию и автономный край Косово и Метохия. «Республика Косово» считает этот КПП «границей», но и с ее стороны контроль оказался более чем мягким. Документы проверили только у человека, что был за рулем. На нас двоих, сидящих на заднем сидении с вещами, только бегло взглянули.

Косово — это то место, где лучше все один раз увидеть своими глазами, чем много прочитать и услышать… Косовская Митровица, разделенная лишь мостом на два «мира» — северный сербский и южный албанский. Косово Поле — одно из самых знаменательных мест для сербской истории, ныне «охраняемое» косовским полицейским и международными силами.

Православные церкви в Метохии (само слово — глубоко конфессиональное и означает «монастырская земля»), покинутые сербами — православными верующими, где лишь священник с семьей свидетельствуют о том, кто раньше здесь жил. Наконец, храмы, сожженные при мартовских погромах 2004 года на глазах у «миротворцев» со всего мира. И сами сербы, жители сёл-анклавов, население которых теперь может полностью поместиться в здании бывшей школы этого самого села.

Все это нужно увидеть своими глазами. Именно из этого понимания родилась идея документального фильма о Косово. По ходу путешествия я публиковала некоторые отрывки и интервью, но за 15 минут не рассказать всей трагедии Косово, и тем более — его уроков для всего глобального общества.

Для съемок анклавов на юге Косова и Метохии мы прибыли в город Штрпце. Последнее мое видео оттуда: урок русского языка в сельской школе. Было еще интервью, которое не успели опубликовать: рассказ историка о богатом культурном наследии этого края. Бесценная история.

На следующий день из Штрпце нас забрал местный общественный деятель, в прошлом председатель округа Звонко Михайлович. Мы ехали в город Призрен, по пути наблюдая и снимая… простую, обычную для этих мест ЖИЗНЬ.

Заброшенная православная церковь, печальное напоминание о том, что это земля сербов. Рядом — огромная, но пустая и частично разбитая школа, как из страшных съемок с Донбасса. Чуть выше, после «серпантина» по горным грунтовым тропам — село, где дедушка-учитель с почти 40-летним стажем изо всех сил борется против сноса сербской школы, что на деле уже почти и снесена в результате варварского нападения.

Призренская Богословия. Тоже страшно пострадала при мартовских погромах, но восстановлена и принимает учеников. Как живут сербские подростки в таком непростом, практически албанском городе? А еще, большое достижение: здесь можно звонить в колокола…

Наконец, Ораховац. Здесь мы и были задержаны, вместе с отснятым нами материалом: о детках в школе, культурном наследии, Богословии.

Мы шли по улице в сербской части Ораховца, выносили из машины свои вещи, когда к нам подошли пять или шесть албанцев: несколько в полицейской форме, остальные в гражданском. Обратились к нам сразу по-английски, лишь через время мы перешли на более привычный и для нас сербский язык.

— Мы хотим идентифицировать вас, и все, — вежливо говорил один из них.

На это Сергей предъявил журналистскую аккредитацию, шведского издания, и фотографией и именем и фамилией на английском. Оказалось недостаточно. Полицейские настаивали, чтобы мы поехали за паспортами на их машине, хотя нам оставалось до дома приятелей меньше 50 метров. Уговорили, что дойдем, вдвоем с чемоданами наперевес не убежим, да и куда?

Взглянув на наши паспорта, полицейские только сказали взять необходимее вещи, рабочее оборудование и проследовать в машину. С этих пор нам строго запретили контактировать и между собой. Единственное, что мы успели сделать: оставить хозяевам дома еще некоторые свои контакты, помимо уже имеющегося сербского телефона…

Мы прибыли в полицейское отделение города Ораховац. У нас забрали и куда-то унесли паспорта и журналистские удостоверения, проверили сумки и оставили одних под присмотром до тех пор незнакомого полицейского. Время тянулось медленно, в какой-то момент получилось разговориться.

Как долго будут держать? В полиции — до шести часов, что потом, неясно. Куда потом — неизвестно. Слово за слово, полицейский расспросил нас, преимущественно Сергея, и о ситуации на Украине, и о Донбассе, посочувствовал, что страдают гражданские. Мол, и у нас в девяностые было… Понимая, что ситуация у нас неординарная, аккуратно переводим разговор на место, где находимся.

— Но и у вас были и более страшные события? Что вы думаете о мартовском погроме? (известно, что тогда горели сотни церквей и десятки тысяч сербских домов). Честно, страшновато: как отреагирует?

— Ну, были демонстрации, — не глядя на нас, отвечает албанец.

— Демонстрации?

— Ну да, и как бы и не против сербов, понимаете как, и я если бы сделал что-то плохое, мой дом мог пострадать…
(демонстрации!)

Потом показывает нам знаком, что лучше помолчать, потому что перед кабинетом есть кто-то из его коллег. Не возвращая документы (их увидим еще нескоро), нам сообщают, что едем в Приштину — столицу самопровозглашенного «Косова».

— Если вы ни в чем не виноваты, вас отпустят, — обещают. — Мы демократическая полиция!

Спрашивают, нужно ли что-то взять из вещей. Я прошу заехать за курткой: холодно, я уже несколько дней как слегка простужена, но главное: хорошо бы увидеть наших друзей, сообщить… Только полицейские сами, без нас, выходят из машины и приносят нам все оставшиеся вещи.
Сергей, понимая, что так быстро сами мы уже не выберемся, пряча телефон, пытается набрать СМС знакомому в российской канцелярии в Приштине. Косовары все-таки замечают, отбирают телефон. СМС, как оказалось потом, так и не ушла.

Можно ли уже контактировать хотя бы между собой? Перебрасываемся парой незначительных фраз на сербском: вроде можно. Вполголоса переходим на русский. В конце концов, что мы можем страшного сделать, просто успокаивая и отвлекая друг друга? На что нам полушутя-полусерьезно говорят:
— Имейте в виду, когда вы говорите по-русски, я думаю, что вы меня материте.

На выезде понимаем, что из полиции не отпустили и Звонко. Ему строго говорят ехать не отставая на своем авто до Приштины. Нам становится больше стыдно, чем страшно: Звонко не имеет никакого отношения к нашему прибытию в Косово, от только вез нас от Штрпце до Ораховца!

Примерно через час подъезжаем к Приштине.

— Аэродром Слатина, — сообщает полицейский, сидящий возле водителя.

— Здесь в 1999 году были российские военные, — напоминает мне Сергей.

— Чтооо? И ты там был? — полицейский аж развернулся к нам, сидящим сзади.
(Сергею 25, он гражданин Украины)

Едем по Приштине. Одна из главных улиц — бульвар Билла Клинтона. Он много сделал для Косово, будничным тоном сообщает полицейский. Здесь же, к слову, памятник этому самому американскому политику, на открытии которого в 2009 году был и он сам. Жалею об отобранном фотоаппарате…

Сделав несколько непонятных кругов по небольшим улицам недалеко от центра, останавливаемся около какого-то большого отдела полиции, пересаживаемся, снова едем. В каком-то из офисов нам все-таки объясняют, что задержали из-за отсутствия «косовских виз». Но уже поздно, поэтому нами займутся завтра с утра. Прошу позвонить на работу, объясняю, что если не буду утром в сети, начнут волноваться.

— Вы сейчас поедете переночевать, это что-то вроде отеля. Там есть интернет, — говорит сотрудник приштинской полиции.

По пути быстро договариваемся, кто с кем свяжется.

Наивные. Интернет в этом «отеле» (как уже потом стало ясно, так нам представили помещение для содержания нелегальных мигрантов) может, и правда был, но у нас отобрали все, что можно. Нас разделили по разным комнатам, якобы лишь потому, что мужчинам и женщинам положено быть отдельно, и начали обыск, намного более детальный, чем в Ораховце. Проверили даже подкладку куртки и обувь. Деньги в разных валютах пересчитали и просто записали на листке бумаги, сколько их. Меня обыскивала женщина, которая вообще не знала сербский, при этом рядом в полукруг выстроилось около пяти крепких мужчин, будто я могла сопротивляться и бежать: одна, с окраины Приштины, без денег и документов. Забрав все вещи, включая очки и средства гигиены, меня оставляют одну. Условия, надо сказать, сносные: несколько кроватей с постельным бельем (но в комнате я одна), санузел. Пока пытаюсь хоть собраться с мыслями и успокоиться, стук в дверь. Двое.

— Может, тебе что-то нужно?

— Позвонить или выйти в интернет, хоть на минуту, сообщить руководству.

— Завтра, когда придет главный.

— Можно тогда мыло и шампунь, из моих вещей?

— Завтра.

— Тогда что мне может быть нужно, как вы говорите?

— Может, принести воды?

— Ну можно, да…

— И не переживай, чувствуй себя как дома, ты на свободе, если что, мы тут рядом.

(Что??)

После второго напоминания принесли бутылку простой воды.

Впереди была самая длинная и утомительная ночь. Заметят ли вообще мое отсутствие, притом, что у нас часто бывали перебои со связью? И где мы вообще находимся, кроме того, что на окраине Приштины, если вдруг звонить, как это объяснять? Если нас попытаются искать, смогут ли это сделать?

Вспомнилось все самое страшное о территории, на которой мы находимся. Хорошо, когда это остается на уровне фобии, но в ту ночь они смешивались с реальностью.

Разбудили меня стуком в дверь в восемь часов, во всяком случае, так сказали. Принесли зубную пасту и щетку и шампунь, сказали, что скоро завтрак. За завтраком — стакан сливок, батон хлеба на двоих, масло и джем — увидела и Сергея. Понятно, что и у него забрали все вещи и не дали позвонить. Есть откровенно не хотелось, да и вскоре нас позвали. Куда? Здесь рядом, так надо.
Первой пошла я.

В соседнем здании, здесь же, на территории центра для мигрантов, в кабинете меня встретила улыбающаяся женщина. Она показала мне мои вещи, что они в сохранности, предложила взять что-то нужное. Ура, у меня есть расческа и свежая майка, и даже мои леденцы от простуды!

После недолгого разговора о вещах мне разрешили позвонить. Мой телефон дали лишь на минуту, проверить номер, затем снова забрали. Подвели к стационарному. Интересно, как я потом узнала, номер в полиции был с сербским кодом.

Я звонила в редакцию, директору News Front Константину Кнырику, чтобы сообщить о нашем задержании. Вероятность того, что он в курсе, почему-то казалось мне маленькой.

— Оксана, тут все уже знают. Все СМИ, МИД, посольство, — в полном информационном вакууме такие слова как гром среди ясного неба.

Откуда? И что? Нам будут помогать? И связано ли это с утренней вежливостью по отношению к нам: и вещи дали, и позвонить? После таких новостей, естественно, чувствуешь себя намного увереннее. По крайней мере, без вести не пропадем!

— Смотри. Вас обвиняют в незаконном пребывании. Это штраф 2500 евро или год тюрьмы. Но мы поможем. Как вы? Вас не бьют, никто подозрительный не приходит?

— Нет, с этим все в порядке.

— Ну, хорошо. Держитесь там.

2500 евро за приезд в государство, которого нет: для моей страны, для Сербии, для ООН!

Осталось сообщить и маме, что все хорошо, живы-здоровы, и вернуться к Сергею. Мне сказали объяснить ему по-русски, куда его ведут, а я стала быстро говорить, что про нас знают. Как мы и раньше договорились, Сергей позвонил в российскую канцелярию в Приштине, там тоже уже давно в курсе. Нам дали лишь минут 15 пообщаться между собой, затем резким окликом на английском (те, что помоложе, не знают и сербский) заставили вернуться в свои комнаты. Мы пытались вежливо попросить просто сидеть рядом и разговаривать, все равно кроме нас и полиции никого нет, но приказ повторили только еще строже.

Снова вызвали по одному в соседний кабинет. Отпечатки пальцев, ладоней, фото с табличкой (написанной текстовыделителем), какие-то бумаги. Все, чтобы почувствовать себя настоящим преступником, когда нет еще и обвинения.

Снова в комнаты, туда приносят еще один документ — опись вещей, которые у нас изъяли. На албанском. Понимаю только денежные суммы и наименования техники. Что-то похожее на «карточка для аппарата»? Женщина на ломаном сербском с моими подсказками говорит, что это карта памяти, точно. Ее потерять боюсь больше всего, но приходится верить на слово.

На допрос нас повезли в полицию в Приштину. Человек, представившийся юристом, поприветствовал нас на сербском, но потом сказал, что языка не знает достаточно хорошо, и пригласит переводчика. Тут же нам сообщили, что мы можем встретиться с представителями «посольства» (на самом деле — российской канцелярии, представительства, завязанного на посольство в Белграде).

Наконец-то русская речь и люди, информация из внешнего мира и готовность реально помочь. Говорили мы недолго, и главное что мы уяснили: нужно обязательно дать понять, что въехали мы в Косово легально, через КПП.

Сергея увели на интервью, а меня оставили в кабинете с двумя немолодыми полицейскими. Оба неплохо говорили по-сербски, хотя сложно было сдерживать улыбку, когда мне приходилось подсказывать им слово.

«Вы родились в России, а живете на Украине? А, наоборот… Как в России? Хорошо… А наш известный албанский поэт учился в Москве, вы об этом знали?»

Как сказал и сам полицейский, они рады нашему делу, ведь, конечно, лучше беседовать с девушкой о том, какая Москва, чем стеречь убийц и воров в законе. Даже позвали на кофе, когда приеду «потом»…

Можно рассказать, как в Албании уживаются мусульмане, православные и католики, потому что главное, что все — албанцы. Действительно занимательная черта «албанизма» как идеи. В Албании православные церкви звонят в колокола. В Косово, а сербских анклавах — редко….
Слушаю про то, что албанцы — старый народ, постоянно под властью более сильных стран, и сама собой выстраивается логическая цепочка.

— Просто интересно, а почему у вас везде американские флаги? — прикидываюсь наивной. — Просто заметила, там у офицера в кабинете флаги: Косова, Албании, ЕС, США, Германии, и на въезде в полицию — американский.

— А, да в кабинете — это просто его личные вещи, а на въезде, хм, не видел…
(Есть, есть!)

Мне любезно приносят сок и воду, но пора идти на допрос. Как положено (раньше такое видела только в фильмах, слава Богу), зачитывают мои права, переводчик перевел все на сербский, я подтвердила, что дам показания.
И здесь началось интересное.

Как вы заехали? На чем? Как смотрели документы? Это все детально повторяю который раз, но впервые под запись.
Но основные вопросы все-таки о том, где мы были и что снимали. Наконец следует вопрос, которого я ждала.

— Вы снимали только сербов?
— В основном («углавном»).
— «Углавном»?
— Да. Ну ведь основная тема — положение православия, храмов.
— Понимаю.
Долгий взгляд. Тишина.

В конце выдают экземпляр стенограммы допроса: на албанском. Переводчик только устно переводит. Добавили целый вопрос с ответом, ответ, видимо, взяли у Сергея: о населенный пунктах, которые мы посетили и планировали посетить. Сербы упоминаются в трех вопросах, хотя я о них говорила только однажды. Ладно, откровенного перевирания фактов нет…

— Где офис вашей редакции?
— Крым.
— Крым? Украина?
— Нет, это Россия.

Юрист промолчал, но остальные уже держали наготове шутки: после допроса Сергея, видимо?
— А вы знаете, что Путин сказал, что Крым — это как Косово?
— Там не так было.
— Ну потому что похоже, разве нет?
— Нет, в Крыму не было конфликта, особенно этнического. Был референдум, проголосовало 97% жителей за Россию…
— Нет, нет, нет. Это все российские танки. Вы журналист, вы должны нести правду!
— Почему вы считаете Крым своим, а Косово не признаете?
— А почему вас признает ЕС, а нам из-за Крыма ввел санкции?
— Ну, это большая политика…
— А почему у вас не было визы?
— А как вы думаете, где я могу ее получить? «Косовскую»? В России?
— Ну да… Легче всего, чтоб просто Москва признала «Косово», и все будет хорошо.
— Ну а как это само по себе, что вы ввели визы странам, которые вас не признают?
— Это все большая политика… Мы все понимаем, но мы делаем свою работу.

«Большая политика» под косоварскими флагами, к счастью, длилась не долго. Меня увели к прокурору, бросив напоследок, что «Крым — Украина» (вот уж действительно, самое место!).

Прокурора пришлось подождать. Пожилой мужчина, поинтересовавшись, знаю ли я сербский, стал строго говорить, что мы перешли «границу» нелегально. Я отпиралась, зная точно, что уж здесь-то я права.

— Мы посмотрели записи с видеокамер за 28 августа, — строго сказал прокурор.
— Но я въехала 7 сентября!
— А? Да? Ну… Пройдемте в кабинет.
Чуть позже сюда привели и Сергея. Что удивило, нас тут же спросили, сколько у нас с собой денег. Прямо здесь — ни копейки, так как все в центре для мигрантов, вообще — немного…
— Я уменьшу вам штраф. Не могу же я оплатить его из своего кармана? Уменьшу, — любезно говорит прокурор, который минуту назад чуть ни кричал, что я въехала нелегально.

Итог: 200 евро с человека. 201 с комиссией при оплате. Платить в банке под присмотром полиции. Паспорта не отдают.

Возвращаемся в центр для мигрантов. С нами общается представительный, по-европейски одетый и причесанный косовар с массивными часам и прекрасным английским и никаким сербским, который говорит, что все прекрасно, просто в следующий раз получите визы, и «наслаждайтесь в нашей республике».

Кого-то срочно вызванивают, чтобы вернуть нам вещи. Вижу, что куда-то пропал штатив, в сумке все перепутано, но некогда, скорей бы уехать отсюда!
— Нам нужно сообщить в российскую канцелярию, что и как, — говорю сотрудникам центра, но и те, похоже, просто хотят поскорее избавиться от нас.
— Они сказали, что не будут вами заниматься, — как бы между прочим говорят нам.

Вот тут действительно стало страшно. Директор News Front сказал, что покроет штраф, но как решить этот вопрос быстро, еще и когда речь о Крыме и Косово, без участия канцелярии? Что делать?

В машине нам предлагают оплатить сейчас один штраф, а второй позже, но с запретом на 5 лет на въезд в Косово. Выбора нет, значит, сделаем так. На один штраф нам хватает денег. Впервые за сутки включаем телефоны. Звонить не дают, но на входящий можно ответить. Одновременно Сергею дозваниваются из канцелярии (не оставили!) и говорят, что все хорошо, нас заберут с административной границу в Белград, а мне — из редакции, переводят на деньги. Судорожно ищу карточку в сумке: ура, есть, только зачем-то положили в обложку от паспорта, хотя она точно там не была.

Снимаем евро, оплачиваем, вроде, все. И паспорта к нам вернулись. Полицейский даже предлагает купить еды в дорогу, помогает объясниться с продавцом. Кажется, я уже разбираю отдельные албанские слова…

До «границы» доезжаем быстро. Здесь тоже документами занимаются сопровождающие нас полицейские. Паспорта уносят, возвращают… с «косовским» штампом на память. Любезно жмут руки и приглашают в «Косову», только с визами. Уже потом мы узнали, что нам все-таки запретили въезд на пять лет.
Как приятно видеть полицейских с сербскими шевронами! На нас, уставших и взъерошенных, говорящих с акцентом, сначала смотрят недоверчиво, а потом догадываются: а, так это вас депортировали!

Пройдя все формальности, впервые за сутки захожу в интернет. Медленно вникаю, что творилось, пока мы не были на связи… Сколько людей боролось за наше освобождение, сколько поддерживало. Тут же к нам подходят сербские журналисты, у меня начинают разрываться оба телефона: с российским и сербским номером, звонят и Сергею… Рядом останавливается машина с дипломатическими номерами: едем в Белград!
Соцсети, СМИ на всех языках… Целые сюжеты в новостях с комментариями и аналитикой. Весь шквал информации, от которого мы были блокированы ночь и день, сиюминутно обрушился…

Скольких людей я потом благодарила за помощь, столько же называли еще по несколько имен. Целая сеть из ранее незнакомых между собой людей вытащила нас двоих из того омута.

Впервые за сутки хочется заплакать.

Закончена ли история? Кажется, что нет. Нам пора заниматься фильмом, поскольку материалы, к счастью, сохранились на ноутбуке. Знаю, что есть желающие задавать в связи с нашим случаем политические вопросы, и на это у них есть все основания.
Вывод же у меня был простой.

Мы были в части Сербии, которая де-юре — «охраняется» всеми международными силами, какие только могут быть: ООН, НАТО, ЕС, ОБСЕ, местные силы. И что? Там горят церкви во время, простите, «демонстраций», там в XXI веке есть анклавы по национальному признаку, сербы опасаются даже ходить пешком по южной части Косовской Митровицы. Там могут задержать журналистов, и освобождать, включая и гражданина Украины, будет Россия, а не все те международные борцы за права и право.

Мы, наверное, единственные, кого вот так депортировали из Сербии в Сербию.

Оксана Сазонова, редактор News Front — Сербия