ЗАЦАРИН Иван

5 мая 1849 года арестованы члены кружка петрашевцев, включая молодого писателя Достоевского.
Мы не знаем, читал ли Дмитрий Каракозов, открывший своим выстрелом полувековую русскую «охоту на власть», роман Ф. М. Достоевского «Бедные люди». Скорее всего — читал и проникся социальным негодованием.
Сам автор к моменту каракозовского выстрела был уже по другую сторону политических баррикад — несмотря на то, что был почти казнён, побывал на каторге и вообще формально был «жертвой режима».
Сегодня, когда мы справляем 167-летие ареста Достоевского, стоит поговорить о том, почему он передумал.
Салонный заговор
Практика салонов (кружки по интересам в определённый день недели) к середине XIX века даже в России насчитывала более 100 лет. И поначалу кружок Михаила Буташевич-Петрашевского, возникший в начале 1845 года, мало чем выделялся на фоне прочих. Приходила молодёжь, приходили писатели (Толстой, Чернышевский, Салтыков-Щедрин, Достоевский). Говорили о литературных новинках. Перерождению в литературного салона в кружок заговорщиков способствовал интерес самого Петрашевского и его гостей к творчеству ранних социалистов, а также «Весна народов» — череда революционных выступлений в ряде стран Европы в 1848—1849 гг.
В 1848 году кружок Петрашевского окончательно сосредоточился вначале на критике российской власти, а затем и на программе преобразований: республика, однопалатный парламент, выборность должностей в правительстве, всеобщее избирательное право.
Всё это предполагалось осуществить путём революции. Однако дело дошло только до покупки типографии и начала подготовки агитационных материалов, после чего петрашевцев арестовали.
По делу проходило более 100 человек, активные участники заговора (21 человек) получили смертные приговоры. Однако учитывая, что заговор не перешёл в активную фазу, Николай I отказался утверждать смертные приговоры, заменив их каторгой.
Конкретно Достоевский обвинялся в участии в заговоре, недоносительстве (в частности, о той же типографии, а также о чтении на одном из собраний письма Белинского Гоголю — запрещённого к распространению и последними словами ругавшего духовенство, церковь как институт, крепостничество).
Достоевский получил 8 лет каторги, которые затем скостили до четырёх. Впоследствии писателя помиловали и восстановили в достоинстве, а сам он стал если не столпом режима, то вполне законопослушным гражданином. Вот что он писал спустя много лет по поводу романа «Бесы» экс-петрашевцу Майкову: «То, что пишу, — вещь тенденциозная, хочется высказаться погорячее. (Вот завопят-то про меня нигилисты и западники, что ретроград!) Да чёрт с ними, а я до последнего слова выскажусь».
Пророк эпохи
Нигилисты, о которых пишет Достоевский — это последователи Каракозова, начавшего охоту на Александра II. В частности, Сергей Нечаев, один из руководителей «Народной расправы», ставший прототипом одного из героев романа.
Фактически старый смутьян Достоевский обращается к поколению молодых смутьянов, а также обществу, которое начинает смутьянам всё больше и больше сочувствовать. Что он им говорит?
Ровно две простые вещи.
Первое. Чтобы стать Нечаевым (убил одного из членов «Народной расправы», Иванова, который выступил против одного из решений Нечаева) необязательно быть фанатиком или мерзавцем. Наоборот, подобные вещи совершаются обычно во имя высоких идеалов и светлого будущего. Вчера ты клеил в университете листовки, обличающие язвы самодержавия, а сегодня убил отказавшегося помогать товарища дубиной.
Второе. После первой крови пути назад уже не будет. Либо сразу же сдаться и затем всю жизнь жить с осознанием совершённого, либо идти дальше к светлым идеалам. Стоявший под расстрелом Достоевский (петрашевцам заменили расстрел каторгой, но зачитали это решение только на эшафоте, после совершения всех необходимых приготовлений к казни) отлично знал, где этот путь заканчивается.
От идеалов к гражданской войне
Первоначально невеликий масштаб революционного движения XIX века в России и его отражение в литературе (ну казалось бы, что такого: одни революционеры другого убили) нарастал как снежный ком: от охоты на Александра II, возобновившейся уже после публикации романа, к общему террору против правящего класса. И далее — уже к гражданской войне, когда понятие «враг» становится понятием не только классовым, но и мировоззренческим (в том смысле, что врагом становится всякий, кто думает иначе — как Иванов для Нечаева). Всё возможно, если в мотивации убийства лежат высокие идеалы.
Как оказалось, в определённый момент возможность остановить процесс и выйти из игры попросту пропадает: террор и репрессии прекрасно подпитывают друг друга. Однако Достоевский всего этого уже не видел — он умер примерно за месяц до убийства царя.
***
Мы находимся в более выгодном положении, чем Достоевский — в том смысле, что знаем все последующие события. А потому можем сделать выводы, до экспериментального подтверждения которых сам писатель не дожил.
1. Любое стабильное и успешное общество в той или иной мере консервативно, в этом есть как плюсы, так и минусы. Как правило, это две стороны одной медали, т. е. попытка быстро и не разбираясь что-то исправить обычно только ухудшает ситуацию.
2. Стремление разного рода неравнодушных современников решить все проблемы разом (один из вдохновителей петрашевцев — Белинский — корень едва ли всех проблем видел в православной церкви) приводит к непрогнозируемому развитию ситуации. Зато одно можно прогнозировать наверняка: смута и кровь будут точно.
3. Опережать неравнодушных современников нелегко, тем более, если речь идёт о верховной власти. Однако если на периодически возникающие проблемы общества не реагирует власть, то вслед за способными к критическому осмыслению собственных поступков Майковыми и Достоевскими обязательно приходят Каракозовы и Нечаевы.
…А сам Фёдор Достоевский получил от каторги то, чего недостаёт многим писателям: биографию и опыт реальности.
Источник