Сегодня не мог не помолиться на могиле Олеся.

Вокруг могилы толпились в ожидании чего-то люди. При моем появлении произошло оживление: «О! батюшка идет!» — прошлось по рядам.

Скромный заборчик и намогильный Крест утопали в цветах, так что мои тюльпаны сразу растворились в этом гигантском букете пышных роз, гвоздик, тюльпанов и нарциссов. Горели в стекле свечи.

Во время панихиды непрерывно подходили люди и несли цветы. Суровые мужчины просто клали букеты и отходили в сторону. Женщины стояли некоторое время в печали, вытирали платочками уголки глаз и тогда погружали свои цветы в общий цветочный хаос.

Многие подпевали — люди не случайные, церковные. Молиться было легко. Не хватало родных, но сказали, что мама Олеся заболела, а супруга на кладбище была вчера. Что ж, наше дело маленькое, нам бы вознести Господу посильное…

После службы сказал, что невозможно приносить несмыслящему мертвецу столько цветов, но внутреннее несогласие с тем, что человек умер, побуждает нас нести их ему, понимающему и ценящему нашу заботу и любовь. Этот честный человек не умер не только для нас, но, прежде всего, для Бога.

Когда уже выбрался из тесноты столпившихся, остановился в отдалении еще помолиться. Вдруг ко мне подошла пожилая женщина, что была рядом и во время Панихиды. Тихо сказала: «Простите батюшка, у меня с собой только сто гривен… — начала мне их тыкать в руку, — дело в том, что я теща Олеся…»

«Что Вы! — возмутился я. — Это мы все должны теперь вашей семье! Не вздумайте!». Женщина расплакалась. Обнял ее, утешил.

А ведь и правда — должны мы теперь семье Олеся, потому что ему должны…

Пусть Господь его упокоит в мире Правды. Это будет высший дар человеку, жаждавшему правды на земле.

Алипий Светличный