Политолог Александр Ведруссов — о современном контексте событий августа 1939 года.

За 80 лет, прошедших со дня заключения советско-германского договора о ненападении, трактовки так называемого пакта Молотова — Риббентропа и в нашей стране, и в мире колебались от объективно-нейтральных до резко негативных по весьма широкой амплитуде. При этом с каждым новым юбилеем вопрос всё больше переходит из сферы истории в политическую и идеологически-пропагандистскую плоскость.

Между тем критически важно рассматривать события прошлого в сложном и многослойном историческом контексте, а не с конъюнктурных позиций сегодняшнего дня.

Итак. Заключению договора о ненападении между Москвой и Берлином предшествовало не только подписание аналогичных соглашений нацистского руководства с располагавшимися между Германией и СССР «буферными» государствами — Эстонией (пакт Сельтера — Риббентропа), Латвией (пакт Мунтерса — Риббентропа), Литвой (пакт Урбшиса — Риббентропа) и Польшей (пакт Пилсудского — Гитлера).

Еще более взрывоопасную обстановку на советской западной границе создавало существование «мирных» договоренностей Третьего рейха с будущими союзниками Советской России по антигитлеровской коалиции. В заключенных после позорного Мюнхенского сговора англо-германской (пакт Чемберлена — Риббентропа) и франко-германской декларациях (пакт Бонне — Риббентропа) стороны условились сообща «улаживать все разногласия и таким образом способствовать сохранению европейского мира…».

Позднее 117-й премьер-министр Франции Поль Рейно откровенно писал о том, что после переговоров с министром иностранных дел нацистской Германии у его французского коллеги «сложилось впечатление, что отныне германская политика будет направлена на борьбу с большевизмом. Рейх дал понять о наличии у него стремления к экспансии в восточном направлении…».

Наличием казавшихся прочными «мирных» договоренностей с Гитлером и очевидным стремлением направить его агрессивные устремления на восток, по всей видимости, объясняется позиция Великобритании и Франции на трехсторонних переговорах, состоявшихся в первой половине августа 1939 года в Москве.

Настойчивое стремление советской стороны заключить «юридически обязывающее» соглашение о совместной борьбе с нацистской экспансией буквально уперлось в глухую стену. Оказалось, что Лондон и Париж послали в столицу СССР делегации, не обладавшие полномочиями на подписание каких-либо договоров с советской стороной.

Не способствовала продвижению мирных инициатив на антигитлеровском треке и совершенно деструктивная позиция Варшавы, которая категорически отказалась пропускать Красную армию через свою территорию в случае нападения Германии на Польшу.

В этих условиях Москве буквально не оставалось ничего иного, кроме как пойти на вынужденную сделку с Берлином. СССР заключил с Германией договор о ненападении последним из государств Европы. И только после провала единственно возможной альтернативы — военного союза с Великобританией и Францией, которые фактически саботировали московские переговоры.

Что касается ныне огульно осуждаемого раздела сфер влияния в Восточной Европе между СССР и Германией, то его обоснованность впоследствии была подтверждена самим ходом Второй мировой войны.

В личном послании премьер-министру союзной Великобритании Уинстону Черчиллю от 10 июля 1941 года руководитель советского правительства Иосиф Сталин, оценивая положение Красной армии на фронте, сообщал: «Результаты неожиданного разрыва Гитлером пакта о ненападении и внезапного нападения на Советский Союз, создавшие для немецких войск выгодное положение, всё еще сказываются на положении советских войск. Можно представить, что положение немецких войск было бы во много раз выгоднее, если бы советским войскам пришлось принять удар немецких войск не в районе Кишинева, Львова, Бреста, Белостока, Каунаса и Выборга, а в районе Одессы, Каменец-Подольска, Минска и окрестностей Ленинграда».

Примечательно, что советское обоснование событий, предшествующих началу Второй мировой войны, не встречало непонимания или тем более осуждения со стороны ключевых участников антигитлеровской коалиции. Первые месяцы Великой Отечественной войны со всей очевидностью подтвердили правоту СССР в августе 1939 года.

Однако история, по удивительно точному определению эксперта в этой сфере Михаила Покровского, — это политика, опрокинутая в прошлое.

И сегодня в бывших странах (анти)гитлеровской коалиции события 80-летней давности активно пытаются вырвать из объективного исторического контекста, вывернуть наизнанку и использовать для нового Drang nach Osten.

10 лет назад 23 августа было провозглашено Европейским парламентом Днем памяти жертв сталинизма и нацизма. В этой постмодернистской пропагандистской конструкции наиболее отвратительно даже не то, что освободители Европы по сути поставлены на одну доску позора с ее палачами. Омерзительно то, в какой последовательности это сделано.

Не будет преувеличением предположить, что к 100-летней годовщине начала Второй мировой войны плюсы и минусы исторической действительности вполне могут окончательно поменяться местами в угоду политической целесообразности.

В опрокинутых в прошлое исторических трактовках Запада останутся только ритуальные «жертвы сталинизма». А колоссальные реальные жертвы нацизма будут планомерно вычеркнуты из политического дискурса как неудобная для идеологических наследников Мюнхенского сговора и операции «Немыслимое» правда.

С каждым годом России, как правопреемнице СССР, будет всё труднее противостоять общеевропейской тенденции вымарывания «устаревшей» исторической правды в пользу коллаборационистских и даже и откровенно пронацистских позиций.

Именно поэтому нам самим так важно помнить и понимать, что во Второй мировой войне наша страна, безусловно, была на правильной стороне истории. И с этим непреложным фактом не смогут ничего поделать даже самые рьяные фальсификаторы…

Автор — руководитель аналитического центра «СтратегПРО»

Читайте также: «Вы уже катались на этой шайтан-арбе?» — «новинка» Укроборонпрома взрывает Сеть (ФОТО)