Первый доклад Римского клуба, сделанный уже почти пятьдесят лет назад, назывался «Пределы роста» (краткое содержание: вечно богатеть не получится, Земля заканчивается — нужно меньше жрать и, извините, гадить). И как же отреагировал бизнес на эти «вызовы»?
Очень просто: ушел из реального мира с его некстати обнаружившимися пределами в виртуальность. Если раньше наживались на том, что нужно сперва добыть или произвести, то после этого — на том, чего нет. На фьючерсах. На финансовых пузырях. На биткоинах. На стремлении людей щебетать в интернете.
Популярный этолог (этология — наука о поведении животных) и орнитолог Виктор Дольник рассказывает: когда у австралийских волнистых попугайчиков вследствие засухи случается бескормица, они прекращают размножаться. А высвободившуюся от «репродуктивного поведения» и уходом за птенцами энергию тратят на общение — на гиперобщение.
Интернет подарил возможность гиперобщения людям, инстинктивно почувствовавшим (как те попугайчики) ограниченность земных ресурсов. И заодно — возможность делать деньги ни на чем и из ничего. Разработка и программирование системы лайков для какой-нибудь соцсети — чем не работа?

Каждые новогодние праздники я смотрю в окно на улицу и думаю об одном и том же.
Вот огромный город, он живет и работает. Бегает под землей метро, поступает тепло в дома, есть еда в магазинах… А улицы совершенно пусты. Где все те люди, которые обычно бесконечной вереницей бегут по ним — с работы и на работу? И что это за работы такие, без которых жизнь в городе не хуже, а только лучше?
Ведь новогодняя Москва — это город здорового человека. А будничная — город курильщика.
Город клерка, с утра до вечера занятого анализом изменения показателей динамики роста. Говоря по-русски — на одного с сошкой семеро с ложкой. И все страдают от тесноты, скученности и нехватки ресурсов — то есть возможностей друг от друга отгородиться.
Каждый мечтает о том, чтобы других людей вокруг было поменьше. Чтобы не отрывали пуговицы с пальто в троллейбусе. Чтобы не стоять по полчаса в очереди и по три-четыре — в автомобильной пробке. А что для этого нужно?
Не пользоваться троллейбусом — а пользоваться личным автомобилем. Не ездить по обычным дорогам — а ездить по платным. Не жить в многоквартирном доме, а жить в личном загородном. А для этого нужно больше, еще больше ресурсов…
И если каждый человек в отдельности еще может выйти или быть выкинутым из этого замкнутого круга, то цивилизации из него, похоже, уже не выкарабкаться.
Некоторое время назад (уже не некоторое, а полвека) казалось, что выходом из ситуации станет освоение космоса. О колонизации далеких планет мечтали, как прежние переселенцы — о Новом Свете. Там будет чистый воздух и много, очень много места! Там будет возможность жить своим трудом. И это — самое главное. Потому что в Старом Свете все схвачено. Никаких тебе «социальных лифтов». Сколько ни тужься, бедные будут беднеть, а богатые — богатеть. Безысходность.
И главный ужас «пределов роста» не в том, что могут закончиться пресная вода, лес, нефть и рынки сбыта (этого еще, глядишь, на наш век и хватит), а в том, что заканчиваются возможности выпутаться из лап Системы.

Новый доклад Римского клуба называется «Come Оn!» («Давайте вместе!», «Поехали!»).

А куда поехали-то? Вы же сами вот уже пятьдесят лет твердите, что рельсы кончились, все, ехать некуда?!
Но в том-то и дело, что Римский клуб приглашает нас к ментальному путешествию.
В очередном докладе отчетливо звучит мысль: спасение человечества кроется не в социальных и экономических технологиях, не в достижениях научно-технической мысли, а в перемене сознания — то есть в области, которая является преимущественной зоной ответственности мысли гуманитарной.
И важно то, что призывают к этому отнюдь не гуманитарии (в составе Римского клуба их всего ничего).
Какие же изменения сознания имеются в виду?

1. Не экономика определяет идеологию, как мы привыкли, а наоборот. То есть — нравственность выше выгоды. (Оглянемся по сторонам: не этого ли нам, конкретно нашему, российскому, обществу не хватает сейчас сильнее всего?)

2. Залогом развития в самом широком смысле этого слова — от биологической эволюции до социального и экономического развития — является не конкуренция (в результате которой слабые вымирают), а приспособляемость слабых видов. Именно приспособляемость, а вовсе не естественный отбор является двигателем эволюции.

Применительно к обществу это означает, что для его благополучия необходима защита и поддержка всего «нерыночного»: от образования, науки и культуры до бедняков, стариков и детей. (Оглянемся по сторонам: не этого ли… ну и т. д.)

3. Редукционизм как базовый принцип научного и практического мышления является одновременно и преступлением, и ошибкой. Редукционистская философия не адекватна задаче понимания живых систем. А поскольку живые системы — наиболее сложные, то можно сказать, что редукционизм неадекватен сложным системам. В простых случаях работает, в сложных — приводит к ошибкам. Отсюда регулярные кризисы, отсюда «непредвиденные последствия».

Редукционизм — это метод познания, при котором сложное явление или процесс упрощаются до простых моделей, непонятное сводится к понятному (а «лишнее» за ненадобностью отбрасывается).

Иными словами, человечество должно отбросить как минимум трехсотлетний ментальный опыт западной цивилизации — от эпохи Просвещения и Первой промышленной революции.
Как это сделать — без волшебного эликсира?
Неудивительно, что мысль авторов доклада склоняется в сторону религии. О ней в докладе сказано много осторожных, но очень уважительных слов. У религиозного сознания есть главное, что необходимо «новому сознанию» и чего не хватает сознанию нынешнему — способность к синтезу.
Кстати, взгляд на религию нынешних атеистов — именно редукционистский. Религия для них сводится к набору положений, позаимствованных из ближневосточной мифологии пятитысячелетней давности: Бог создал мир за шесть дней, женщину изготовили из ребра и тому подобное. Это вызывает у них неувядающее возмущение и над этим они предлагают посмеяться.
Но отчего бы им заодно не посмеяться над учениями Отцов Церкви или Фомой Аквинским — вроде бы это тоже давно было? Аналитического ресурса не хватает.
Для анализа нужны данные, а сбор данных — дело очень трудозатратное. Именно поэтому, опираясь лишь на один анализ (как на одну ногу при ходьбе), человек способен решать гораздо менее масштабные задачи, чем используя «обе ноги сразу» — и анализ, и синтез.
Синтез — это то, что называется «образным мышлением», «вдохновением», «озарением», «инсайтом». Известно, что многие изобретения (но не таблица Менделеева, это миф) своим изобретателям просто-напросто приснились. (Планетарная модель строения атома — Нильсу Бору, или структура ДНК — Джеймсу Уотсону, например.) А у математиков в ходу поговорка «Сначала я понял, что эта теорема верна, а потом стал думать, как ее доказать».
Вот только проблема в том, что если совершенствованию аналитического метода познания человечество посвятило массу времени и сил, то синтезу — нет. Синтез методом познания не является. Он считается уделом поэтов и мистиков. Понятно, что он есть, но как им пользоваться… непонятно.

Отсюда возникает полностью иррациональная категория «таланта».
Дескать, бывают талантливые математики, инженеры, писатели, рекламные копирайтеры и менеджеры по продажам, а бывают неталантливые. У первых получается решить масштабную задачу, а у вторых получается только ее решать. Но — не решить.
Даже в школах (впрочем, почему даже — не даже, а именно) детей учат анализировать. Развивают логику. А интуицию не развивают, решению открытых задач (имеющих более одного правильного решения) не учат, целостному синтетическому подходу к проблеме — не учат. (Дабы не изменять традиции, сообщу, что у нас в России этим занимается только журнал «Лучик».)
Соответственно, выходит, что к вызовам, обозначенным самой жизнью и озвученным в докладе Римского клуба, мы не только не готовы, но и не готовимся.
Хотя-я-я…
Не готовы ли?
Разве интуитивизм, идеократичность и главенство нравственного начала над рациональным — не типические признаки русской культуры и российской истории?
Еще недавно мы вменяли их себе в вину: дескать, не из-за климата и войн, а из-за своих мечтательности и разгильдяйства все никак не заживем, как в Америке. Но теперь…
Как там у Матфея — самого любимого православными евангелиста?.. «Многие же будут первые последними, и последние первыми» (Мф. 19:30).

Вряд ли мы, конечно, успеем насладиться результатами, как те советские люди — коммунизмом к 80-му году, но направление движения обнадеживает.

По материалам