В детстве я несколько раз был в крепости Шлиссельбурга. Один раз — вместе с классом на экскурсии. Это было осенью, шел мелкий противный питерский дождик, в общем, саму поездку и экскурсию я запомнил не очень хорошо.

Второй раз я ездил туда отдельно с родителями. Это было летом, была хорошая летняя солнечная погода.

Мы добирались туда сначала на электричке до железнодорожной станции Поселок им. Морозова. Потом нужно было сесть на паром, чтобы на нем доехать до крепости. Мы не сразу нашли небольшую пристань, от которой отходил паром и, естественно, на него опоздали. Следующий раз он должен был отплывать через час. Паром пришел раньше, нам надоело ждать, мы сели на него, и покатались на нем сначала до противоположного берега Невы, до города Шлиссельбург, который тогда, в советское время, назывался Петрокрепостью, приплыли на этом же пароме обратно в поселок им. Морозова и только потом направились к крепости.

Это было величественнейшее зрелище. Крепость словно вставала из воды. Когда мы высадились на берег, я осознал, насколько неприступной она была ранее.

Между водой и низом могучей крепостной стены была узкая полоска земли, шириной метров двадцать, вся простреливаемая сверху, с крепости.

Я к тому времени уже прочел «Петра Первого» Алексея Толстого….

«Много раненых и убитых валялось под стенами. Солнце было уже высоко, задернуто пленками. К облакам поднимался дым из крепостных башен, но пожар, видимо, слабел. Новый отряд охотников, подойдя в лодках с западной стороны, кинулся на лестницы. У всех в зубах горящие фитили, — выхватывали из мешков гранаты, скусывали, поджигали, швыряли. Кое-кому удалось засесть в проломе, но оттуда — не высунуть головы. Шведы упорно сопротивлялись. Пушечные удары, треск гранат, крики, слабо доносившиеся через реку, — то затихали, то снова разгорались. Так длилось час и другой…

Казалось, все надежды, судьба всех тяжких начинаний — в упорстве этих маленьких человечков, суетливо двигающихся на лестницах, передыхающих под выступами стен, стреляющих, хоронясь за кучи камней от шведской картечи… Помочь ничем нельзя. Батареи принуждены бездействовать. Были бы в запасе лодки, — перевезти еще тысячи две солдат на подмогу. Но свободных лодок не было, и не было лестниц, не хватало гранат…

— Батюшка, отошел бы в шатер, откушал бы, — отдохни… Что сердце зря горячить, — говорил с бабьим вздохом Борис Петрович.

Петр, не опуская трубы, нетерпеливо оскалился. Там, на стене, появился высокий седобородый старик в железных латах, в старинной каске. Указывая вниз, на русских, широко развел рот, — должно быть, кричал. Шведы тесно обступили его, тоже кричали, — видимо, о чем-то спорили. Он оттолкнул одного, другого ударил пистолетом, — тяжело полез вниз по уступам камней — в пролом. За ним туда скатилось человек с полсотни. В проломе сбились в яростную кучу шведы и русские. Человеческие тела, как кули, летели вниз… Петр закряхтел длинным стоном.

— Этот старик — комендант — Ерик Шлиппенбах, старший брат генералу Шлиппенбаху, которого я бил, — сказал Борис Петрович.

Шведы быстро овладели проломом, защелкали оттуда из мушкетов. Сбегали по лестницам вниз, кидались с одними шпагами на русских. Высокий старик в латах, стоя в проломе, топал ногой, взмахивал руками, как петух крыльями… („Швед осерчает — ему и смерть не страшна“, — сказал Борис Петрович.) Остатки русских отступали к воде, к лодкам. Какой-то человек, с обвязанным тряпкою лицом, метался, отгоняя солдат от лодок, чтобы в них не садились, — прыгал, дрался… Навалившись на нос лодки — отпихнул ее, порожнюю, от берега. Прыгнул к другой — отпихнул… („Мишка Голицын, — сказал Борис Петрович, — тоже горяч“.) Рукопашный бой был у самых лодок…

Двенадцать больших челнов с охотниками, сгибая дугою весла, мчались против течения к крепости. Это был последний резерв, отряд Меньшикова. Алексашка, без кафтана — в шелковой розовой рубахе, — без шляпы, со шпагой и пистолетом, первым выскочил на берег… („Хвастун, хвастун“, — пробормотал Петр.) Шведы, увидя свежего противника, побежали к стенам, но только часть успела взобраться наверх, остальных покололи. И снова со стен полетели камни, бревна, бухнула пушка картечью. Снова русские полезли на лестницы. Петр следил в трубу за розовой рубашкой. Алексашка бесстрашно добывал себе чин и славу… Взобравшись в пролом, наскочил на старого Шлиппенбаха, увернулся от пистолетной пули, схватился с ним на шпагах — старика едва уберегли свои, утащили наверх… Шведы ослабели под этим новым натиском… („Вот — черт!“ — крикнул Петр и затопал ботфортом.) Розовая Алексашкина рубаха уже металась на самом верху, между зубцами стены.

Было плохо видно в подзорную трубу. Огромное раскаленное зарево северного заката разливалось за крепостью.

— Петр Алексеевич, а ведь никак белый флаг выкинули, — сказал Борис Петрович. — Уж пора бы, — тринадцать часов бьемся».

Я так и не понял там тогда, как русской армии удалось взять штурмом эту крепость. Я смотрел вверх, видел очень высокие ровные стены, на которые по штурмовым лестницам тогда взбирались русские солдаты, — и не понимал. В 1702-м году крепость обороняло 600 шведов.

В конце 1990-х годов, когда я был владельцем и директором небольшой фирмы, зарегистрированной в Шлиссельбурге, я ездил туда каждый месяц в налоговую инспекцию, заезжая один раз в квартал также в отдел статистики — сдавать отчетность.

Отдел статистики г. Шлиссельбурга находился рядом с городской мэрией, рядом с местом, откуда Нева вытекает из Ладожского озера. Чтобы доехать до мэрии, нужно было пересечь один из петровских Ладожских каналов по узкому мостику. Перед мэрией была небольшая площадь, на ней находился также старый гостиный двор петровских времен и небольшой очень старый разваливающийся домик, типа сарай, с надписью «Шлиссельбургское отделение КПРФ».

Также перед мэрией на этой площади был памятник, посвященный событиям Великой Отечественной Войны — несколько артиллерийских орудий.

Чуть подальше и ближе к берегу Невы на постаменте стоял памятник Петру Первому. Бронзовый Петр смотрел на крепость.

Еще чуть дальше и совсем близко к стыку берегов Ладожского озера и Невы был перекрытый шлюз, перекрывавший выход в Неву из одного из петровских каналов — тому, что был прорыт ближе к берегу Ладоги.

Я проезжал и проходил это место перед мэрией Шлиссельбурга и летом, и осенью, и зимой, и весной. Зимой каналы замерзали, а со старого шлюза была хорошо видна крепость и замерзшая перед ней протока. Да и все Ладожское озеро зимой замерзало, и до крепости можно было пройти пешком.

Последний раз я был в Шлиссельбурге вместе с женой и ребенком в начале 2000-х, летом. Я приехал в Шлиссельбург по привычной дороге к мэрии, поставил машину и показал семье все местные береговые достопримечательности — шлюз, памятник Петру, пушки, гостинный двор, здание мэрии, стоявшую немного в отдалении церковь.

Потом мы спустились к берегу, нашли причал, дождались парома и поплыли к Морозовке, и потом — к крепости. Опять возникло странное чувство тревоги и опасности при виде крепости, вырастающей из воды. Мы с ребенком задержались снаружи — я хотел, чтобы он ощутил величие застывшего камня и высоту стен. Потом мы пошли внутрь.

Раньше, в советское время, в южную часть крепости попасть было нельзя. Стена была сильно разрушена, изнутри крепости подходы к стене были отгорожены высоким забором. Шла реставрация.

Сейчас реставрация заканчивалась, забор по-прежнему стоял, но в выходной день реставрационные работы не велись, и на стену можно было забраться. Мы с ребёнком прошли внутрь стены на уровне второго или третьего этажа и заглянули через амбразуру. И тут мне стало по-настоящему страшно. Прямо напротив меня, через узкую протоку, возвышался берег. На нём росли деревья, за ним были видны каналы, но берег был совсем рядом. Во время войны там были немцы. Там были немецкие позиции и немецкие орудия, непрерывно обстреливающие крепость. Фактически прямой наводкой. Можно было прицеливаться через орудийный ствол.

Зимой эта узкая протока замерзала, и немцы ходили в атаку, на штурм, по льду. По толстому ладожскому льду. Я представил немецкое орудие на том берегу и понял, насколько здесь было страшно.

Шлиссельбургская крепость держалась три года и выстояла. Она прикрывала Ленинград и, самое главное, — Дорогу жизни. Летом по Ладоге в Ленинград шли баржи с продовольствием. Зимой по ладожскому льду чуть севернее проходил автомобильный зимник.

Гарнизон крепости состоял из 1-й дивизии войск НКВД и 409-й морской батареи Балтийского флота. За 498 дней осады крепости фашисты совершили более 2000 огневых налётов и выпустили по ней более 50 тысяч мин и снарядов.

4 налёта в день. 100 мин и снарядов ежедневно — в среднем.

Артиллерия крепости нанесла большой урон врагу в живой силе и технике. Например, в 1942 г. только одна 409-я батарея уничтожила 4 отдельных орудия, 2 минометные батареи, 3 отдельных миномета, 11 дзотов и блиндажей, 17 пулеметных точек противника. Ею были подавлены 5 артиллерийских батарей, 4 отдельных орудия, 1 минометная батарея, 5 отдельных минометов.

Гарнизон крепости составлял 300 человек, всего в крепости оборонялось 500 человек. За время осады в 1941-м — 1943-м годах здесь погибло 182 человека, половина оставшихся получили тяжёлые и лёгкие ранения. Но они выстояли и защитили Дорогу Жизни. Они спасли Ленинград.

Читайте также: Скандал: Президент Армении отказался пожать руку испанскому послу

Михаил Ошеров, для «Русской Весны»