06.10.2016 - 3:00

Корреспонденты «КП.ру» Александр Коц и Дмитрий Стешин поговорили с теми, кто в разгар боев выехал с Донбасса на Украину или в Россию. И попытались понять, почему они вернулись.

Денис и Лена Ямиловы встречают нас в своей небольшой квартирке в общежитии Донецкого политеха. Денис когда-то сам закончил этот вуз, работал проектировщиком-инженером. Хотя в 90-е пришлось переквалифицироваться на мелкий бизнес. А жизнь супруги всегда была связана со спортом — профессионально занималась плаванием, преподавала в этом же институте, учила плавать детишек в бассейне. Со всеми подработками ежемесячный семейный бюджет достигал тысячи долларов. Могли себе позволить спонтанно собраться и поехать отдыхать в Индию, например. Весной 2014-го привычный уклад жизни перевернулся.

— Я сразу понял, как только самолеты полетели бомбить, что цивилизации здесь нормальной не будет, — вспоминает Денис.

— Мы живем сейчас в нарисованном мире. Вне системы координат. Ты сам не свой, словно мешком по голове ударили.

— Я бы и не уезжала, — уверяет Лена. — Я чувствовала, что пока у меня есть бассейн, пока он работает, хоть и людей нет, я буду тут. Но Деня начал нагнетать. В итоге решение далось очень тяжело. Собрала чемоданы и поехали мы в Москву.

Денис поначалу зацепился на стройке, а потом устроился по профессии. Статус беженцев не оформляли, а регистрацию донецким тогда делали по упрощенной форме.

— Я была поражена процессом регистрации, — смеется Лена. — Электронная очередь, вежливые сотрудники, час времени. Отношение к нам со стороны россиян вообще было очень позитивное. Моя фирма меня отрядила в бассейн «Олимпийский», поехала я туда устраиваться тренером. Вы себе представить не можете, что я чувствовала. Я же его помню еще со своих плавательных времен. Главный бассейн страны. Собрала пакет документов, а они все на украинском языке. Приходим к завхозу сдавать экзамен по технике безопасности, а он как гаркнет: «Я что, сам переводить обязан?!" И тут до него доходит, что я из Донецка, он сразу извиняется, добреет… Хотя конечно я понимала, если что-то случится по здоровью, никто за мной бегать не будет: «Ах, Лена, ты же из Донецка, вот тебе бесплатное лечение». У меня там девчонка знакомая донецкая рожала, она так измучилась. Страховки нет, и она совершенно бесправная была.

Через год семья решила вернуться в Донецк. И это уже был совсем другой город, переживший страшное лето 2014-го и горячую зиму 2015-го.

Денис и Лена Ямиловы встретили наших корреспондентов в своей небольшой квартирке в общежитии Донецкого политеха Фото: Александр КОЦ, Дмитрий СТЕШИН

— Было ощущение, что в Донецке люди за год как-то изменились в лучшую сторону, — улыбается Денис. — Это необъяснимое ощущение. Хотя и не без новых особенностей. Вон у Лены на работе раздают гуманитарку. Бабы масло себе забрали, Лене — макароны: «Ну вы же уезжали». То есть, мы ниже качеством, чем те, кто пережил все обстрелы.

— Я же до войны была старшим преподавателем. Когда уехала, пришлось уволиться. Вернулась, и взяли меня с понижением — на ставку ассистента. Я удивилась, а мне говорят: «А как вы хотели? Вы же уехали». Ну правда уже вот дали полторы ставки, видать заработала, искупила вину. Вроде как на хорошем счету. А то у нас коллеги и на Украину ведь уезжали. И оттуда кричали: «Мы вернемся, но только на танках!»

Внутренний и почти незримый конфликт между теми, кто остался и теми, кто уезжал за последний год серьезно эволюционировал. Теперь «возвращенцев» делят на тех, кто пересидел самое горькое время в России и тех, кто скрывался на Украине.

Последних в городе стало много, и они, как правило, отличаются. В первую очередь — достатком. Дорогие машины, недешевые рестораны, модная одежда. Во вторую — идейным настроем. Сложно переубедить человека, которому два года по телевизору вбивали в голову про российскую агрессию и про террористов, которые обстреливают сами себя. Маленький значок с тризубом на лацкане, жовто-блакитный стяг на экранах телефонов, фоточки с украинским флагом на терриконе…

Впрочем, не все возвращались с Украины домой, одурманенные пропагандой.

Донецк до войны называли городом миллионов роз. За цветами на улицах города ухаживали даже в самые суровые дни Фото: Александр КОЦ, Дмитрий СТЕШИН

Украина закончилась

— Для меня возвращение в Украину закончилось 26 мая 2014 года, когда мои дети шли со школы домой, а над ними летали бомбардировщики, — признается Наталья Фролова. — С того момента Украина перестала для меня существовать. Так нельзя поступать со своими гражданами, поэтому пути назад нет. Это как надо людей через колено переломить, чтобы они в Донецке снова приняли Украину.

Мы прогуливаемся в парке в Киевском районе Донецка. Когда-то он был настоящей боевой зоной. Узнаем автобусную остановку, на которой погибли двое мирных жителей от разрыва 120-мм мины. Мы тогда приехали через 20 минут после обстрела. И попали под новый обстрел, едва успев отснять материал. Над Киевским проспектом печально свисали разорванные провода, вся дорога была изрыта воронками от снарядов. Мы проезжали по этой «трассе смерти» на бешеной скорости каждый раз, когда надо было попасть на «передок» — в донецкий аэропорт. И всякий раз удивлялись, выхватывая взглядом редкие фигуры людей, продолжавших здесь жить. Наталья Фролова — одна из них. Может быть мы даже видели ее в те дни, но сейчас бы вряд ли узнали. Тогда жители передовой были похожи на призраков. Сейчас по заасфальтированному проспекту носятся маршрутки, на детской площадке хохочут дети, а осколочные «оспины» парадных фасадов заделаны ремонтниками.

Для меня возвращение в Украину закончилось 26 мая 2014 года, — признается Наталья Фролова Фото: Александр КОЦ, Дмитрий СТЕШИН

— Мы уезжали в Краматорск к моим родителям, — вспоминает Наталья. — Это город, из которого война ушла на тот момент всего два месяца назад. Они были рады этому, но еще не были настроены про-украински. Сейчас конечно там все по-другому, потихоньку туда деньги вливают, сознание точат, точат, точат. Но тогда нас приняли нормально, с пониманием. Даже выделяли помощь как переселенцам. Программа в школе тогда была еще старой, без перегибов. Хотя уже в 2015 году на последнем звонке вдруг появились песни украинские, директор почему-то начала говорить по-украински. Что выглядит неестественно, когда ты привык от нее слышать только русскую речь. Удивило еще то, что в городе не было никаких массовых мероприятий. Новый 2015 год не отмечался вообще. У меня дочка там пошла в театральную студию, они готовили сказку с Дедом Морозом. Выступление отменили, потому что такого персонажа у них теперь нет. Даже переделать не разрешили, назвали бы его Святым Николаем. Им проще отменить, мол, пришла разнарядка. Я друзьям украинцам об этом рассказываю, они говорят, что это бред. Ну как бред, если мы лично с этим столкнулись.

— Почему захотели вернуться?

— Мироздание решило, что нам нужен еще один ребенок, и мы специально решили летом приехать рожать в Донецк. Роддом был пустой, еле насобирали 10 детей, чтоб сделать прививку БЦЖ — ампула на 10 доз.

— Город за год сильно изменился?

— Ой, это было нечто. Я конечно звонила знакомым, знала, что здесь было непросто, но когда я зашла в наш супермаркет, а он пустой… Стоят ряды сладкой воды, запах гнилых овощей, контейнер с капустой — и все… Я аж растерялась — а как люди тут вообще питаются. Ездили на базы овощные, там было получше. Я покупала по три помидорчика, потому что было очень дорого. Я не могла понять, почему помидоры в Украине стоили пять гривен за килограмм, а здесь 30–50. А еще в Амсторе можно было попасть на распродажу битых яиц, они шли дешевле в два раза.

— Ну не было мысли — лучше уж в Краматорске осталась бы?

— Нет, что вы. Человек — странное существо. В этом была какая-то своя прелесть. Мы привыкли, что еда всегда в магазине. Пошел и купил. А здесь еду надо было добыть. Как в советское время был дефицит, его надо было достать, и он ценился выше. Эта война очень много перевернула в нашем сознании. Многие друзья оказались не теми, за кого ты их считала. У меня два «друга» с Украины лично жертвовали деньги на «АТО». А «АТО» — это убийство меня. Говорят, что не хотят, чтобы «АТО» пришло в Харьков. Десятина такая. Киевляне мне говорят: чего ты не уезжаешь? А я не хочу уезжать, почему кто-то за меня решает, где мне жить. У меня здесь дом, ремонт незаконченный. И вообще прожив там 9 месяцев я поняла, что мы там особо никому не нужны. Все знали, что мы там временно. Никто не пытался нас удержать. Я прописана была в Краматорске и пришла выписываться, чтобы прописаться в Донецке. А тебя не выписывают, отправляют к начальнику. Жаль диктофон тогда не включила. Я — взрослый человек, а меня этот начальник стал… чмырить. Наговорил кучу нехороших вещей, пообещал, что СБУ меня арестует прямо на границе, паспорт отнимут. А в конце сказал: «Когда вам там станет плохо, не смейте сюда возвращаться».

Летом 14-го года из этих фонтанов люди брали воду для канализации. Сейчас здесь спокойно гуляют дети Фото: Александр КОЦ, Дмитрий СТЕШИН

Правило бегства

С Женей Мартыновой мы познакомились через социальные сети — они на этой войне связали множество не связываемых людей. Некоторые Женины посты, например о том, что у каждого «сепара» есть свой любимый «укроп», мы читали вслух и все время прерывались — вставали и аплодировали. Женя вытащила наружу главный нерв этой войны — ее единоутробность. Кто-то из нас заметил: «С таким слогом и мышлением просто преступно не быть журналистом!»

— А я работала журналистом много лет, — сказала нам Женя, когда мы наконец-то встретились с ней в реале. В уютной беседке во дворе ее мастерской, среди готовых и незавершенных надгробных памятников…

— Я взяла от этой профессии все и за год до войны, стала «вольной художницей», рисую и гравирую на камне.

Женя Мартынова уехала из Донецка почти под занавес летних боев 2014 года и через несколько месяцев вернулась в пустой, вымерший город:

— Мы ехали домой, из темноты выступали развалины — как в фильме каком-то, ямы от мин, придорожные могилы несчастные… Но это был один из самых счастливых дней моей жизни. Во дворе, несмотря на холод, сидели на лавочках бабульки и мальчик-сосед, инвалид. Мы мало были знакомы, но он бросился к дверям подъезда, чтобы мне их открыть!

— Люди изменились в Донецке?

— Чтобы сбежать навсегда нужен определенный набор качеств. Прагматичность, например. Мне кажется, сбежали люди из тех, кто на тонущем корабле будет отталкивать детей от шлюпок. При этом, находя себе массу оправданий! Остался народ попроще. Все стали общаться, мы окончательно превратились в большую деревню. При этом, мы стали помогать друг другу.

— Вы вернулись в разгар боевых действий. Есть внутренний конфликт с теми, кто вернулся вчера?

— Да, и в отличии от Украины, здесь можно очень демократично выражать свои мысли. Поэтому у меня сложилось впечатление, что у таких «возвращенцев» есть потребность провоцировать окружающих. Любимый финт-вброс выглядит так: «Обстрелы ВСУ бывают, да, но вот мне вчера соседка рассказывала, на Октябрьском ополченцы сняли скальп с дедушки, который гулял с собакой». Вот эта правда, смешанная с дикой чушью — один из приемов информационной войны. Люди это понимают и никак не реагируют. Хотя всех мучает это безвременье. Все ждут наступления — нашего или украинского. И в то же время приходится жить. Открываются какие-то предприятия, и деньги у людей есть. Никто не умирает от голода под воротами!

Женя Мартынова уехала из Донецка почти под занавес летних боев 2014 года и через несколько месяцев вернулась Фото: Александр КОЦ, Дмитрий СТЕШИН

— О чем мечтается? Чего хочешь, в контексте событий на Донбассе?

— Проснуться утром, а украинские войска ушли туда, откуда пришли. А мы все смотрим вдаль и машем им. Понимаете, мы не испытываем к ним ненависти. Мы будем только рады, если они прозреют и уйдут.

«Мне никто не свой»

Мы очень хотели пообщаться с самой скандальной категорией «возвращенцев», так называемыми «заукраинцами». Теми, кто обильно гадит в соцсетях, снимает квартиру на сутки, включает в музыкальном центре украинский гимн, открывает окна и исчезает. Кто бескомпромиссен в своей любви к Неньке, и боится признаться, что обожаемая Родина-мама оказалась злой мачехой, а «сепарский» Донбасс простил и принял обратно. В реальности «заукраинцы» оказались очень осторожны и пугливы. Понять их можно, как после такого интервью рассказывать сочувствующим про «подвалы МГБ» и «тоталитарный дэнээровский режим»? Никак.

Но мы нашли более интересный вариант человеческой судьбы — женщину проукраинских взглядов, которая никогда из Донецка не уезжала. Мы поговорили анонимно на лавочке в центре Донецка, возле фонтана, из которого в августе 2014 люди набирали воду для унитазов. Она была зеленая, с длинными нитями водорослей. Сейчас фонтан бьет как ни в чем не бывало, будто и нет войны в десяти километрах от нас. Хотя, если прислушаться, рокочет на горизонте.

Нам показалось, что для Леси эта встреча была чем-то важна. Есть такие категории собеседников, для которых журналист — внимательный психотерапевт, модерирующий поток мучительных мыслей и воспоминаний. У нашей собеседницы четверо детей, во время активной фазы им досталось, район обстреливали серьезно — «осколки летели в десяти сантиметрах от нас». Спрашиваем:

— Нет ли обиды на Украину? У нас вот была Чечня. Страшные бои, разрушенные города. А потом как-то все сгладилось, и оказалось, что чеченцы чуть ли не главные патриоты России. У вас внутри какие ощущения?

— Мы обижены на Украину за брошенность. У меня паспорт Украины, но гражданкой я себя ощущаю мало. И не ощущаю себя гражданкой ДНР. Я подвешена. Даже если я перееду, всегда найдется человек, который ткнет в меня пальцем и скажет: «Ты сама виновата, ты ходила на референдум». И не докажешь, что я не участвовала ни в чем. А так, чисто русская, с Урала. Русская украинка. А муж — украинец. Дети — интернационалисты.

— Чем вас не устраивает ДНР? Кособокостью административного аппарата? Но это временно, все настроится.

— Меня с самого начала ДНР не устраивала. Меня привезли сюда в три года, и родители всегда воспитывали во мне патриотизм. Я всегда гордилась, что я гражданка Украины. Гордилась Донецком. И если взять большую часть моих знакомых, люди, которые за ДНР, просто хотели в Россию. Мало кто хотел жить в непонятном субъекте.

— А вы не хотели быть с Россией или в России?

— А я не вижу никакой разницы. Все одинаковое. А вот после жизни в ДНР мне захотелось анархии. Я против государства в любом виде, это зло. Мне без разницы, как государство называется.

— Как вы думаете, примирение возможно? Не сразу. Со временем. Вот как с Чечней было.

— Не сразу. Я вообще думаю, что эта война — игра с сознанием людей. Точно так же людей можно подружить.

— Вы бываете на той стороне? Что там говорят про войну?

— Людей с Западной Украины это волнует больше, больше сочувствуют, интересуются. Отношение зависит от вовлеченности в конфликт. Остальные не особо боятся кризиса, цен на коммуналку. Говорят: «Мы что, мало такого переживали?». Летом пересекали границу, везли ящик помидоров, они очень дешевые были. И один из украинских пограничников нам сказал: «Ешьте свое!». Муж сказал ему: «Я свое ем».

— Странный диалог, в голове не укладывается.

— А на границе ДНР могут сказать: «Что вы туда ездите, там медом намазано?». Один раз мы под обстрел попали, между постов пограничных, на нейтралке. Блок-посты стразу же закрылись. Бой начался. Мы остановились и только смотрели, как пули трассирующие туда-сюда летали. Я тогда первый раз подумала, что очень на мою жизнь похоже — я не там и не там. Мне никто не свой.

Для «возвращенцев» с Украины мирная жизнь в Донецке кажется «параллельной реальностью» Фото: Александр КОЦ, Дмитрий СТЕШИН

ВМЕСТО ПОСЛЕСЛОВИЯ

«Возвращенцы» вдохнули в Донбасс жизнь — открылись мертвые магазинчики, появились люди с деньгами, безбедно пересидевшие горячие деньки в Киеве или заграницей. Им дали шанс начать свою жизнь на Родине с чистого листа. Кто-то этого не понял, и никому не благодарен. Нет сомнений, что война все-таки продолжится — этот узел невозможно разрубить подписанными соглашениями. И тогда, какая-то часть «возвращенцев» сбежит опять. Но большинство — останется. Донбасс промывает людей, как в старательском лотке — мусор всплывает и уносится прочь. И никто его не жалеет, ни здесь — ни там. И в этом нет никакой трагедии.