19.08.2015 - 21:11 Интервью корреспондента «Украина. Ру» с девушкой-добровольцем из России, которая приехала в Новороссию в начале 2015 года, о том, что ждет женщину на войне, и о том, что она смогла увидеть за эти полгода в Донбассе.
— Елена, как вы приняли для себя решение поехать добровольцем в Новороссию? Когда и как это произошло? Чем занимались до Русской весны? Где жили?
— Если начинать историю с самого начала, нужно вспомнить конец ноября 2013 года, когда начался так называемый Евромайдан. Жила я на тот момент в Москве, была активистом партии «Другая Россия», параллельно готовилась к экзамену на уровень знания английского языка в Дипломатической Академии МИД.
Еще в начале той, уже далекой зимы 2013 года, мне, как человеку, интересующемуся политикой, мягко говоря, не нравилось то, что происходит у нас, как страны, практически под боком.
Я помню прямой эфир «Лайфньюс», когда на крышах в центре Киева появились снайперы и расстреливали людей. И помню, как в кадре пробежал «протестующий» в балаклаве с мегафоном, который повторял «По вам стреляют российские снайперы!». Стало абсолютно понятно, к чему Майдан идет. Всё это ривело к гражданской войне и к колоссальным геополитическим сдвигам.
  В ответ на победу Евромайдана, первым среагировал Крым. Мы, нацболы, тогда кинули свой первый клич по России в духе «Открываем сезон крымского туризма!», звали добровольцев для защиты интересов людей, не желавших жить в бандеровской Украине. Туда же поехал наш первый небольшой отряд ребят — в самооборону.
Я в это время находилась в Москве, занималась информационным сопровождением всего, что там происходило. Ну а потом — Крым вернулся на Родину. Мы могли этому только аплодировать, наши ребята, нацболы, еще в 1999 году отсидели в украинских тюрьмах за акцию «Севастополь — русский город!»: свершилось.
Следом, ожидаемо, всколыхнулся Донбасс. Но там уже запахло войной… Наши ребята, поучаствовав в борьбе на баррикадах в Донецке, в захвате того же СБУ, переместились в агломерацию «Краматорск-Славянск», где часть из них была корреспондентами-очевидцами событий, часть вступила в ополчение под руководством Стрелкова.
Они передавали нам в Москву фото, видео, сводки — я в тот момент продолжала заниматься информационном фронтом.
Параллельно с этим уже было создано добровольческое движение «Интербригады». Мы, по мере сил, старались помочь и гуманитаркой, и людьми — добровольцами, медиками, санитарами.
Мы в Москве работали на износ — ежедневные пикеты в нескольких точках столицы для сбора гуманитарной помощи, информационное сопровождение, листовки и новостные «листки» (это «микрогазета» формата А-4), закупки продовольствия, медикаментов, амуниции… Мы делали это идейно, переселялись жить в штаб, ежедневно по четыре-восемь часов стояли на улицах города и в жару, и в дождь.
— Почему вы приехали именно в Луганск, а не в Донецк? Чем был обусловлен ваш выбор?
— После того, как Стрелков отступил из Славянска, а в рядах его армии были и наши ребята, какое-то время они находились в ДНР. Ситуацию в Донецке на тот момент очень хорошо описал вам в интервью «Инженер», который тоже приехал в Новороссию через нас, через «Интербригады».
Мы искали надежное и боеспособное вооруженное формирование, защищающее Донбасс без «отжимов», махновщины и прочей грязи, которая свойственна любой гражданской войне. Нашли батальон «Заря» в ЛНР.
  Я приехала в Луганск в феврале 2015 года, когда меня в Москве перестали удерживать дела. Именно в Луганск, потому что здесь протекает вся наша основная деятельность в Новороссии. Здесь мы, как помощь молодой Республике, честно показали себя за год. Наша гуманитарная миссия, добровольцы, которым мы помогли приехать, нацболы и бойцы «Интербригад» на передовой, среди которых есть и погибшие, и награжденные, и занявшие командные должности — все это наша репутация здесь. А в условиях войны репутация говорит за тебя.
— Чем вы непосредственно занимаетесь, какой круг ваших обязанностей?
— В мои обязанности входит много разных вещей — от снабжения до координации приезжающих добровольцев. Но самое главное, по-прежнему — информационный фронт. Вот находится человек, допустим, в Сибири. Видит то, что здесь происходит, склоняется приехать. Мы отсюда в информационное поле посылаем сигнал — вставай с дивана, иди.
Не каждый поедет просто так с рюкзаком хоть и на войну, но в тоже время непонятно куда, не имея здесь, условно говоря, знакомых. «Интербригады» в этом плане заполняют эту пустоту — мы встретим, найдем, где приземлиться, посоветуем, поможем устроиться на военную службу, ответим на вопросы. Все это тоже часть моей работы для Республики.
— Много ли нацболов воюет в Новороссии?
— Десятки нацболов через самые горячие точки этой войны прошло точно. У нас двое погибших. Илья Гурьев («Заяц») погиб при обороне Луганска 14 августа прошлого года. Евгений Павленко («Таймыр») погиб во время Дебальцевского котла. Луганский нацбол Артём Прит на войне потерял ногу. 300-х у нас много, начиная от контузий, заканчивая серьезными травмами.
В конце мая нацбол Дима Колесников, воюющий еще со Славянска, был ранен в боях под Марьинкой проникающим осколочным ранением в висок. Нацбол Симон Вердиян, который был не комбатантом, и помогал «Скорой помощи», побывал в укроповском плену.
Наши латвийские нацболы, около пяти человек, за участие в войне объявлены на родине террористами и дорога домой им сейчас закрыта. За все, что мы здесь делаем, мы кладем свои жизни и судьбы.
— Когда я брал интервью у секретаря Совета национальной безопасности и обороны ДНР Александра Ходаковского, он мне рассказал, что у партии «Другая Россия» весной возникло какое-то, мягко говоря, недопонимание с властями ДНР. Что там тогда произошло?
— Ну, начнем с того, что у ребят, поехавших в ДНР, недопонимание было все-таки не с властями ДНР, а скорее с МГБ. Для не так давно созданного МГБ ДНР мы неизвестны. Максимум, что они слышали о нас — это, условно, участие в «Маршах Несогласных» в России. В ДНР нацболы практически не воевали, какой-то крупной гуманитарной помощи не оказывали, по факту — мы год работали в ЛНР. Донецкие спецслужбы попросту «перестраховались», когда столкнулись с непонятным им движением.
Несмотря на это, нацболы и добровольцы «Интербригад» и сейчас воюют в различных подразделениях вооруженных сил Донецкой Народной Республики.
— Вы уже полгода живете в ЛНР. На ваших глазах, понятное дело, менялась обстановка в республике. Какой она была зимой 2015 года, и какой она является сейчас? В чем разница? Как себя сейчас чувствуют люди в Луганске? Чем живут? На что жалуются? Чем недовольны?
— Я застала зимний февральский Луганск, когда перемирия еще не было, и ликвидировался Дебальцевский котёл. Темнело рано, после 16.00, жизнь замирала, город становился пуст, как Припять, если не считать довольно редких, горящих вечерним светом окон жилых домов. По городу в сумерках, в основном, передвигались военные машины и люди в форме. В самом центре Луганска еще оставались воронки от мин, посеченные осколками здания, наспех забитые фанерой витрины, пострадавшие от обстрелов. С наступлением темноты начинала работать артиллерия — с двух сторон. Я как-то быстро научилась определять — откуда и чем по нам стреляют: «грады» или мины, «входящие» или «исходящие», со стороны позиций ВСУ в городе Счастье или из Станицы Луганской…
  Мы тогда, по большей части, были заняты проблемами с 200-ми. Погибло два наших товарища-интербригадовца и нацбол Женя Павленко. Нам нужно было думать о доставке тел на Родину, транспортировке, сопровождении, финансировании… Но в момент агонии, проигрыша украинской армии по Дебальцево, ВСУ все равно «доставали» чем-то до города, работали вражеские ДРГ. Я помню, как мы с ребятами вышли с утра — навестить в больнице одного нашего товарища.
Идем из частного сектора до города, практически до центра дошли, раздаются «бахи». Людей нет, несмотря на то, что морозный и солнечный день продолжается. Поняли, что «входящие». Дома, в интернете уже смотрим — недалеко от тех мест, где мы шли, в жилые кварталы попали снаряды, погибло несколько мирных граждан.
Потом наступил «Минск-2». Еще в марте были люди, стоящие за пропусками в очереди в ОГА (бывшую «областную», ныне ЛГА — Луганскую Государственную Администрацию), они стояли в очереди за компенсациями, пенсиями, документами, гуманитаркой и прочим. В основном — жаловались, кто на что. Война всегда тяжела для мирного населения.
За время так называемого «перемирия» ЛНР вложила немало сил в государственное строительство. В «интернетах» на такие вещи не обращают внимание, а это очень важные вещи. Мне интересно быть очевидцем того, как строится на моих глазах из хаоса войны самое настоящее маленькое государство, как растет правовая и законодательная база, как упорядочивается социальная сфера.
Сейчас выплачиваются пенсии, компенсации, оговорены правила раздачи гуманитарной помощи по категориям лиц, очередей, масштаба марта, у ЛГА нет. Люди как будто вернулись в город, он вполне похож на какой-нибудь мой родной южноуральский Оренбург летом. Работают магазины и кафе, играют дети, отремонтированы здания, засыпаны воронки от мин, отремонтирована часть дорог.
Единственное — внутри что-то сжимается, потому что понимаешь, что это ненадолго. Для мирных людей это передышка, глоток воздуха, и они имеют на него право, но за окном, ночью, все равно, все чаще и чаще «перемирное небо» периодически дрожит от той самой, всем здесь знакомой артиллерии. А в красивом, степном, звездном небе, появляются плавно летящие горящие точки, с земли похожие на звезды: вражеские беспилотники.
— Как, по-вашему, Донбасс — это Россия или Украина? Какие у вас ощущения? Что вас впечатлило в Донбассе? Что понравилось, а что нет? Можете рассказать о каких-то ярких впечатлениях? Были ли вы под обстрелом?
— Украиной здесь и не пахнет. У меня отец родом с Закарпатья, где я бывала в детстве на летних каникулах. Даже там все местные хорошо знали русский, не понимали ту самую мову, на которой говорит Львов, и общались на смеси русского и своего местного суржика. В Закарпатской области в основном живут русины, а не какие-то там пресловутые протоукры. Но и по сравнению с ними — здесь живут абсолютно русские люди, которые ничем не отличаются от соседней Ростовской области. За полгода на Донбассе я ни разу не слышала «украинской» речи.
По-моему, «вильна, цельна Украина» существует только в украинском телевидении и в чьем-то больном воображении. Она такой себе сшитый из кусочков искусственный монстр — одну ногу пришили там, другую руку пришили здесь, в итоге начался воспалительный процесс.
А Донбасс напоминает мне мою родную Оренбургскую область — степями, терриконами. Только у нас, на Южном Урале, земля сухая, ветер летом и к осени доносит, в основном, запах горелой степи, а здесь земля живая, плодородная.
— Как себя чувствует женщина на войне? Можете ли вы, исходя из личного опыта, дать рекомендации тем русским женщинам, которые, как и вы, решили пойти добровольцами в армии новороссийских республик?
— Война — не место для слабых, и, как в крайнем, популярном фильме про битву за Севастополь и известную девушку-снайпера, было сказано — «не место для трусов». Если женщина, условно говоря, хорошо стреляет и готова вынести определенную нагрузку — её будут уважать, как боевого товарища. Если у неё есть медицинский опыт, она не боится крови и т д — тем более. Если она будет заниматься кашеварством или иными задачами тыла, а ими необходимо заниматься — ее тоже будут уважать. Война — это «мужской мир», пока себя не докажешь, пока себя не поставишь — не жди уважения.

Нужно обладать внутренней силой, готовностью к тому, что к тебе, как к девушке, будут относиться свысока, но быть твёрже, упрямее, убеждённей. И брать задания себе по интеллекту и способностям, здесь не чат знакомств, на который рассчитывают многие девочки, которые нам пишут в духе «мне 17–18–20, я ничего не умею, но хочу в ополчение, потому что ополченцы такие милые».
Во всех остальных случаях женщина — это обуза, на которую мужик во время боевых действий будет оглядываться — мол, а не случилось ли чего, вместо того, чтобы ползти вперед с автоматом или рацией в руке. В наших условиях это непозволительно и стоит жизни. Это война!
Женщинам советую не лезть, если не соответствуют. Как и мужчинам. Война не приключение, война это смерть, кровь и сила воли.
— Что вы думаете о Плотницком? Многие диванные барабашки из Москвы считают его чуть ли не укропом и «сливщиком Новороссии». А вы что думаете о нем?
— Я видела Игоря Плотницкого один раз в жизни, на юбилее батальона «Заря». К нему подходили различные обстрелянные бойцы, жали руку. Обстановка в расположении, где проходил юбилей, была дружеской. Интернет может гудеть, язвить, делать вбросы с целью дискредитации человека, либо, наоборот, с целью пиара.
Но лучше всего о командире скажут те, с кем он воевал, те, кто выполнял его приказы и понимает четко — каков был результат. Я видела хорошее отношение к нему со стороны однополчан. Из всех историй про Плотницкого, мне очень хорошо запомнилась одна, характеризующая: когда Луганск был в окружении, думали уже отступать или, как говорят на местом диалекте, «тикать» (ударение на крайний слог), Плотницкий, на тот момент Министр обороны ЛНР, отдал приказ обороняться, простите за тавтологию, и город выстоял.
Это подтверждается в вашем интервью со Смуглым, где он рассказывает, как пришел в штаб и высказал своё мнение. Меня радует, что к его мнению прислушался Плотницкий, и радует, что костяк военспецов, поехавших на Донбасс по воле сердца, к которым Смуглый, местный, присоединился, составляли люди, откликнувшиеся на призыв наших «Интербригад».
— Как лично вы чувствуете, идет процесс «слива Новороссии» или нет?
— Добровольцы к нам едут, на КПП «Изварино», который контролируется с одной стороной — РФ, с другой — ЛНР, стоят фуры с товаром, и это важно, ввиду экономической блокады со стороны Киева. Это то, что каждый может своими глазами увидеть, приехав, если вылезет из виртуальной реальности Интернета. В Республике — мультивалютная система, гривны уже практически не осталось, в основном товарооборот заточен на рубль.

В целом, информацию по Донбассу, которую выдают в публичное пространство, я воспринимаю в основном как дипломатические и политические игры, спекуляции, имеющие мало общего по отношению к реальности. Интернет и СМИ отражают, в лучшем случае, треть происходящего, если не четверть, многим стоит это понять. К сожалению, информацию стали просто потреблять, не проверяя. Ничто так не убивает идею Новороссии, как симпатизирующие ей сторонники «слива».
— Вы уже смогли разобраться: Донбасс отдает предпочтение Красной идее или Белой?
— На Донбассе каждый найдет свое место. Война между «белыми» и «красными» была почти век назад. Монархическая идея или Красная? Патриотическая, в первую очередь. Россия должна вернуться на своё заслуженное место в мире и четко обозначить свои права. В нынешней войне, очевидцем которой я являюсь, и те, что с красной звездой на козырьке, и те, что с двуглавым орлом — в одном окопе.

Читайте также
Источник