27.04.2015 - 4:03 В Первом военном госпитале ДНР собрались единомышленники, пытающиеся бескорыстие и заботу о раненых сделать краеугольным камнем своей работы.
О том, насколько это получается, мы беседуем с главным врачом госпиталя Баркаловым Сергеем Владимировичем, беседуем ближе к полуночи — другого времени на обстоятельный разговор за многочисленными обязанностями выкроить не удалось.
— Расскажите, пожалуйста, об истории создания госпиталя.
— У истоков стояли несколько медиков-единомышленников. С началом войны возникла потребность в специализированном учреждении для лечения бойцов. В середине июля 2014 года госпиталь на 150 мест был развернут в здании лечебно-оздоровительного центра, которое выбрали из-за находящейся рядом многопрофильной больницы имени Калинина.
Здесь же предусмотрен и дневной стационар на 120–150 человек. 
Мы лечим и россиян, и местных, и даже украинских вояк, если попадаются. На данный момент коллектив состоит из 142 человек: 30 врачей, 40 медсестер, остальные — фармацевты, повара, завхозы, провизоры, водители, просто добровольные помощники. Как правило, это — местные жители, есть несколько человек из Славянска, Краматорска, других оккупированных и неоккупированных городов, постоянно живущих при госпитале. 
— Но помимо госпиталя, раненые лежат и в других больницах Донецка?
— К сожалению, да. Госпиталь создавался на базе лечебного учреждения, не приспособленного под операционную деятельность. Нет полноценных операционных блоков, не все необходимые узкопрофильные специалисты в штате, мы развернули малые операционные, где можем оказать первоначальную помощь: загипсовать, зашинировать, остановить кровотечение, удалить осколки, обработать раны — этим наши возможности исчерпываются, если необходимо, мы на скорой везем раненых в профильные отделения.
Сейчас все уже немного приноровились и с передовых людей сразу доставляют более или менее по назначению, но бывает, привозят и к нам. Некоторые бойцы, пройдя через госпиталь, доверяют и в любом состоянии просят: в госпиталь — а там разберутся. Вот и разбираемся.
— С какими сложностями в работе вам приходится сталкиваться?
— Мы — нигде. Функционирующий военный госпиталь, через который прошли почти шесть с половиной тысяч бойцов, юридически просто не существует.
Изначально мы сформировались под Министерством здравоохранения, следующим шагом должен был стать перевод под юрисдикцию Министерства обороны. Но дело не сдвинулось: подтвердив обращение о переводе, не издали ни приказа, ни штатного расписания. Министерство здравоохранения дало ответ, что мы им не нужны.
С одной стороны — правильно, поскольку лечатся раненые военнослужащие, а с другой — мы оказались не у дел. Непонятно, как может госпиталь, участвующий в сохранении обороноспособности страны, не состоять на централизованном финансировании и быть невостребованным в военное время.
— Получается, существование госпиталя — ваша личная инициатива?
— Это инициатива коллектива. Он отшлифовался — много людей приходило, часть не нашла себя или, имея другие цели, надолго не задержалась. Осталось ядро, на котором все и держится. Мы работаем без зарплаты — всего несколько раз дали небольшую денежную компенсацию, но что это, когда у людей семьи?
Не получаем горюче-смазочных материалов: солярка, ремонт машин за свои деньги. Медикаменты — исключительно за счет гуманитарных поставок небезразличных людей из России. Единственная помощь Министерства обороны: на раненых бойцов, состоящих в народном ополчении, выделяют продукты. В остальном — как-то ищем, выкручиваемся.
Парадоксально, но в последнее время и Украина стала просыпаться: недавно киевские журналисты привезли гуманитарку — то ли люди начали прозревать, то ли осознавать, что война очень скоро придет и к ним. 
Но надо отдать должное, прежде всего, россиянам и людям, русским по духу, — некоторые отдают последнее: домашние запасы, консервы, закрутки.
— Многие ли медики уехали из Донецка?
— Не могу сказать про всех, но из тех, с кем общаемся, многие. Причем, как на Украину, так и в Россию. На Украине проще в плане поиска работы и отсутствия необходимости подтверждать квалификацию, но отношение к донецким медикам — негативное. В России сложнее — нужно подтвердить документы, получить разрешение, но зарплаты повыше и условия работы получше.
— Какова цель ваших единомышленников? Оказание помощи до окончания войны или этим дело не ограничивается?
— Лечение бойцов — это ближайшая задача. Главное — правильно организовать саму систему военной медицины, чтобы на разных этапах было как можно меньше потерь и как можно больше раненых бойцов возвращалось в строй в кратчайшие сроки. Поэтому брать госпиталь как какой-то уникальный объект и рассматривать с этой точки зрения, наверное, неправильно. 
Должна быть выстроена стройная логическая система — когда идет война, обойтись без нее невозможно. Госпиталь должен интегрироваться в этапы медэвакуации — как база тыла, база фронта, госпиталь легкораненых. Мы пытаемся донести информацию, что должны стать частью «машины», выполняющей задачу по восстановлению здоровья раненых бойцов, но, к сожалению, пока не очень услышаны.
По большому счету, нужно поднимать военную медицину в целом; создать военно-медицинский факультет, готовящий офицерское звено, санинструкторов. У нас на передовой, как правило, санинструкторы без медицинского образования. Мало того, лица, занимающие медицинские должности, не имеют достаточной квалификации.
Если это не изменить, на какие-то кардинальные изменения надеяться не стоит. Причем, факультет при медуниверситете надо создавать, не откладывая, когда наступит мир, возникнет множество неотложных задач по восстановлению народного хозяйства и налаживанию жизни в целом — военная медицина будет отодвинута на второй план. Потом эволюционировать можно куда угодно: в медицину катастроф, чрезвычайных ситуаций — все это очень близко к военным действиям.
Если мы хотим выстроить что-то стоящее, должны, прежде всего, заложить крепкий фундамент, а потом уже возводи, что хочешь — хочешь сарай, а хочешь Зимний дворец. У нас уникальная ситуация — мы начинаем «с нуля» и можем воплотить любую структуру, любую схему. Велосипед, конечно, изобретать не стоит — все уже наработано.
Наша отрасль эволюционирует вместе с изменениями условий ведения боевых действий. Образно говоря, принципы военной медицины Второй мировой войны и Чеченской кампании — абсолютно разные, причем, не только по характеру травм. Есть свои нюансы, особенности — бери, анализируй, приспосабливай.
— В нашу предыдущую встречу, вы рассказывали, что в Донецке существует хорошая база: ожоговый центр, протезное предприятие. Это специфика Донбасса?
— Ожоговый центр у нас превосходный, он был одним из лучших на Украине, с уникальной технологией выращивания искусственной кожи от трансплантата, взятого у больного. Его создание было востребовано травмоопасным производством: шахтами (визитной карточкой Донбасса), машиностроением, тяжелой и химической промышленностью. 
Новые реалии диктуют новые условия — без госпиталя, госпитальной базы республика обойтись уже не сможет: после окончания войны останутся вооруженные силы — это раз; во-вторых, многим потребуется специализированная медицинская помощь, и не только психологическая — протезирование, оперативные вмешательства, реконструктивные операции.
— Как строится взаимодействие госпиталя с передовыми?
— Мы поддерживаем связь с медработниками разных боевых подразделений. Например, нас предупреждают: везем семь раненых, — и мы, не теряя времени, начинаем готовиться к их приему. Это может произойти в любой момент: отзвон — ждем, принимаем, перенаправляем либо консультируем по телефону — людям, находящимся в стрессовом состоянии, иногда достаточно просто послушать и выполнить инструкции. 
Но звонок — это в лучшем случае. Могут привезти когда угодно, на чем угодно: не обязательно на скорой — на «Уралах», попутках. Доставляют, в основном, с окрестностей Донецка: аэропорта, Песок, Петровского района, Макеевки. Теоретически можно и из Славянска привезти, но сколько времени на это уйдет, и перенесет ли человек транспортировку? 
В период возобновления боев поступает много бойцов с миновзрывными, осколочными ранениями, контузиями — военные действия вообще отличаются массовостью поступлений и ранениями разной степени тяжести. В так называемое перемирие госпиталь тоже не пустует — просто меньше количество людей и меняется характер заболеваний: много пневмоний, гайморитов, воспалений — это связано с холодным временем года и постоянным пребыванием при низкой температуре.
— Что касается гуманитарной помощи — куда обращаться людям, если они захотят вам помочь? Как с вами связаться?
— У нас есть электронный адрес, номера телефонов. Единственная просьба к тем, кто хочет помочь: передавать из рук в руки — напрямую. Потому что отправка гуманитарными конвоями либо другим попутным транспортом ведет к поступлению на центральные склады, а получить что-то оттуда, мягко говоря, довольно проблематично. Поступить-то оно может, но дойти непосредственно до адресата — не всегда. 
Мы рады абсолютно любой помощи, даже за флакон перекиси водорода выражаем искреннюю благодарность.
— Лучше все-таки согласовывать эти вопросы с вами?
— Как правило, да. Есть, например, определенные препараты, которые требуются постоянно, но они недешевы, кто-то может ими помочь, а кто-то домашними тапочками. Например, поступает боец, его простреленная одежда вся в крови — она разрезается и снимается — и человек остается без ничего. Ему нужны трусы, носки, штаны, тапочки.
Оно вроде смешно звучит, но если в день поступит 10–15 человек — посчитайте, сколько в месяц всего нужно. Зубные щетки, паста, туалетная бумага — элементарные предметы личной гигиены — бритвы одноразовые, пена для бритья — то, чего мы в обыденной жизни не замечаем. 
Опять возвращаемся на круги своя. При целенаправленных поставках эти проблемы ушли бы сами собой — помощь требовалась бы только конкретными препаратами, отсутствующим в Донецке, и только определенным бойцам. А мы, получается, нуждаемся во всем, и ходим с протянутой рукой: «Помогите, люди добрые!» Но, слава Богу, добрых людей у нас очень много! Низкий им всем поклон! Все мы прекрасно понимаем, что приходящее к нам отрывают от семей: человек ограничивает жену, детей, чтобы отдать нам.
— Трудно представить, что порыв, личная инициатива позволяют существовать такому серьезному медицинскому учреждению. В основном помогают частные лица или есть крупные спонсоры?
— Есть и частная — адресная, помощь, есть и серьезные спонсоры. Например, один человек в России зашел в магазин и скупил всю верхнюю одежду: джинсы, куртки, футболки. Все новое, фирменное, с этикетками. Но, как правило, помогают простые люди, которые самоорганизовываются в группы. Судя по тому, что приходит — это от всего сердца.
Есть ребята-предприниматели, регулярно присылающие медикаменты. Они же помогли нам с запчастями и зимней резиной — по гололеду «скорой» ездить на летних шинах не совсем удобно. Олигархи, конечно, к этому делу не совсем причастны. В основном, откликаются, так сказать, «менеджеры среднего звена».
— Людям у нас в России кажется: ну чем я могу помочь? Разве тысяча рублей в месяц что-то решит?
— Получается, что на эти «тысячи», в продуктах, лекарствах мы, как и многие другие, существуем. Люди собирают, присылают деньги — не очень большие суммы, но мы как рачительные хозяева пытаемся как-то выкрутиться. Живем, обеспечиваем лечебный процесс и функционирование госпиталя. Даже на том, что у нас есть. Поэтому для нас любая помощь очень важна.
Наталья БАТРАЕВА
Читайте также
В Горловке больные с почечной недостаточностью находятся на грани жизни и смерти, им срочно нужна помощь (ДОКУМЕНТЫ и ОТЧЕТ)
Источник