20.12.2021 - 8:31

Спецкор «КП.ру» Дмитрий Стешин, который вот уже неделю находится в Донецке смог попасть на передовую, что не составляло проблемы для журналистов в 2014 году, но стало практически непроходимым квестом примерно в 2019-м.

Билет на фронт

В последние годы военкоров и так на передовую пускали неохотно, а этим летом все гайки были закручены окончательно: былые заслуги или медийный статус журналиста во внимание не принимались.

Коллег, всё-таки попавших на передовую, сопровождали специально-обученные люди, твердо знавшие — что можно снимать, а что нельзя. Иногда, эти запреты отдавали безумием, иногда они были оплачены кровью. Лихие пробежки журналистов под артиллерийско-пулеметным огнем ушли в прошлое.

Боец, попавший в кадр, должен быть одет в уставной «донецкий пиксель» (ужасающую ткань типа «стекляшка», в которой летом жарко, а зимой холодно, а расползается она через месяц окопной носки). Без уставной формы боец к интервью не допускается.

При этом противник, не стесняясь демонстрирует изнанку фронтовой жизни ВСУ, отдающую цыганским табором и махновщиной. Например, стрельба украинского журналиста из 152 мм пушки (запрещенной, кстати, «Минскими соглашениями»), говорит лишь о том, что в ВСУ — натуральный кабак и бордель.

И армии мятежных республик в этой информационной войне пошли от противного: «Нас мало, но мы стойкие оловянные солдатики, а не боевики в шлепках и шортах с автоматами», «нам есть что скрывать, но мы это никому не покажем», «чем меньше картинки с фронта, тем выше безопасность и меньше утечек».

Для моих коллег по цеху — аргументы совершенно убийственные в своей логике и потому командование Корпусов переспорить не удалось. Порядок остался прежним, аргументы уровня «укропы и так все знают!» не рассматривались в силу их ничтожности.

Разрешения на этот визит на передовую я ждал полторы недели. Впрочем, ехать от города было недалеко…

Окоп на окоп

Тридцать минут езды от центра Донецка, и мы паркуем джип в каком-то ангаре. Вся крыша в дырах от миномета. В столбах света из них красиво валит снег. Каждая снежинка чуть ли не с ладонь. Снег уже забелил позиции, но земля еще теплая и быстро превращается в какую-то фантастическую грязь. Самый мерзкий период войны, когда все ждут настоящих холодов.

Из темноты ангара вдруг появляется офицер с позывным «Привоз», зычно здоровается: «Здоровеньки булы, громадяне!». Сопровождающий от Корпуса, с позывным «Инквизитор» замечает:

— У меня аж шерсть на загривке встала дыбом!

Офицер смеется:

— Это потому, что ты молод, Пашка!

Паша молод, «Привоз» — уже нет, воюет с мая 2014 года. Выходим на свежий воздух, осматриваемся. Противник представлен лесопосадкой, едва различимой в снежной мгле. Коллеги с телевидения морщатся. Им, для картинки, нужны, как минимум, флаги противника. «Привоз» говорит серьезно, но глаза смеются:

— В следующий раз приедете, повесим вам укропский флаг в лесопосадке, удивим и деморализуем противника.

Справа еле слышно бухает.

— Прилет, чужой — констатирует «Привоз», и в ту же секунду — короткая очередь нашего пулемета и ответная граната из подствольника. И опять ватная, вязкая тишина, но «Привоз» нет-нет, да посмотрит в небо…

Как образно объяснили мне бойцы — звук беспилотника похож на воду, которую медленно льют из ведра на лист железа. И в этом знании много печали.

Все ходы сообщения и траншеи теперь перекрыты зеленой сеткой — противник наловчился класть с беспилотников гранаты и мины точно в траншеи и стрелковые ячейки. В земле уютно, тепло и даже растут грибы. Фронт стоит здесь очень давно, но война изменилась…

Устали. Ждут перемирия

Один из офицеров приносит черный пакет, в нем два одинаковых, оранжевых квадрокоптера. Военный пресс-секретарь Эдуард Басурин называет их «игрушками», но тут же поправляется:

— Применение украинских беспилотников на фронте увеличилось в разы. Так называемых «ударных». Вот они у меня в руках. На них логотип украинского подразделения «Медведи». Камера, устройство для сброса гранты напечатанное на 3D принтере. Вот это маленькие аппараты, а есть такие, что несут по несколько килограммов боеприпасов.

Спрашиваю: «как их добыли?»

По словам Басурина, один аппарат посадили с помощью РЭБ, отключив его от связи оператором, другой сбили. В одном из квадрокоптеров рваная дырка, через нее видны печатные платы электронной начинки. Смертоносные игрушки одинаковые, и Басурину, который озвучивает мнение военного командования, это тоже страшно не нравится:

— Мы анализировали эти трофеи, и поняли, что закупаются эти устройства массово, они все одного типа. У «Айдара» на юге сбили точно такой же. Конечно, бойцов это выматывает. Им нужно было смотреть вперед, а теперь и в небо.

Еще мы заметили и что против гражданских их стали применять чаще. Под Горловкой несколько случаев было. Рабочая бригада закончила свои дела, садилась в машину…трое раненых, один убит. Мальчишку там же с беспилотника убили.

— Зачем?

— От бессилия, думаю. Способ вести боевые действия ничего не нарушая. И гражданских людей им нужно заставить возмущаться, требовать мира любой ценой. Психологическая война, но с реальными жертвами. Объективно — все устали. Непонятно, когда это закончится. Самое тяжелое в жизни — ждать и догонять…

Мы греемся в бункере у ревущей печки. Чего-чего, а угля на Донбассе хватает. Говорим уже без камер и диктофонов. И это невеселый разговор. Один из окопных офицеров замечает:

— Будем честны, инициатива у противника. Где захочет — там и будет наступать. И скорее всего, фронт прорвет…может и нет. Может возьмет город…

В разговор вмешивается «Привоз»:

— Да зачем ему весь Донецк? Через поселок Спартак войдет в Киевский район, займет его. Жителей там совсем немного, название у района …подходящее и начнут нам политики выкручивать руки.

Я спрашиваю «Привоза»:

— Ждете наступления?

Он вздыхает:

— Ждем Рождественского перемирия.

Офицеры из штаба Корпуса, включив официальный тон, тут же замечают, что «подобных предложений от украинской стороны пока не поступало». Но, по глазам окопников я вижу, что они что-то знают, на уровне предчувствий, о чем не доложить в штаб: за серой лесопосадкой, уже совсем заметенной снегом, скорее всего думают о том же самом, о неделе без войны.

«Вас там пристрелят»

После фронта сажусь в свою машину и еду в многострадальный поселок Спартак, известный, наверное, уже всему миру. На улице, приплясывая на сыром морозце, меня уже битый час ждет местная общественница Валентина Плешкова. Я никак не могу нащупать дорогу в Спартак. Навигатор сходит с ума — ему невдомек, что можно ездить через железнодорожные пути без переездов, а показанная на карте шикарная трасса, на самом деле заминирована с двух концов и простреливается вдоль и поперек. Дорога вдоль промзоны мне не нравится своей безлюдностью и отсутствием следов колес, и я вспоминаю тех, кто за эти 7 лет войны вошел в пантеон «жертв навигаторов», заехав «не туда». Навстречу мне едва ползет по снегу старенькая иномарка. Ополченец в гражданке едет в субботнюю увольнительную и у нас случается полевая смехопанорама:

— Скажите, а я по этой дороге в Спартак приеду?

— Приедете, но вас там пристрелят.

— Спасибо, я что-то подобное и предполагал.

Ополченец машет рукой, мол, разворачивайся, езжай за мной и действительно, через пару километров я выкатываюсь в Спартак. Паркую машину у навеки усопшей автомойки, посеченной осколками. Прогуливаемся с Валентиной Николаевной по улицам Спартака, на которых нет домов без попаданий. Жителей, впрочем, тоже нет, хотя я встречаю десяток надписей на заборах «Здесь живут люди»:

— Ярмарка сегодня в Донецке, объясняет мне Валентина Плешакова:

— Пришел автобус от администрации, и все уехали скупаться. Нас тут 70 человек еще осталось. Летом больше — за двести!

И тут, Валентина Николаевна сообщает мне плохо укладывающееся в голове:

— У людей же тут сады, огороды. Вот у меня 34 курицы.

Впрочем, почему люди копаются в огородах на передовой понять не сложно. У моей собеседницы пенсия 6300 рублей, как у не работавшей. Собственник предприятия в Одессе, но за подтверждением стажа Валентина на Украину не поехала, из принципа. Гуманитарки из России не было давно, ее привозит Красный крест. Он же помогает стройматериалами, залатать жилые дома.

Спрашиваю, увы, дежурное:

— Часто обстреливают?

И Валентина Плешакова меня удивляет:

— Вот, тьфу три раза, с полгода к нам стало ОБСЕ ездить, вот чуть ли не каждый день. Беспилотники запускают, мониторят, и перестали по нам стрелять.

В конце крайней улицы Спартака — линия фронта, белею блокпосты, ставшие сугробами, и Валентина Николаевна прибавляет шаг и резко сворачивает с простреливаемой дороги. Спрашиваю у нее на прощание:

— Что будет дальше?

— Мир будет, — твердо говорит мне собеседница, — потому что после того, что тут творилось семь лет, ничего другого быть уже не может.

Читайте также: Сбежавший в Белоруссию польский солдат рассказал, как расстреливал мигрантов